Нетрудно предположить, что учение Заратустры не переставало интересовать историков. Вначале они считали, что запрет на жертвоприношения животных одновременно повлек за собой изгнание тех богов, которым приносились жертвы, обычно сопровождавшиеся разнузданными оргиями. Однако трудно себе представить, чтобы Заратустра был простым отцом-поборником нравственности; реформа была задумана им вовсе не для того, чтобы упразднить бредовые ритуалы и упростить пантеон: это — коренное преобразование религии с запретом устаревших богов и сопутствующих им ритуалов, это — радикальная реорганизация божественной иерархии. Однако на сей счет мнения историков разделились. Дюмезиль видит в реформе Заратустры едва ли не «простую» подмену одних богов другими [158] ; Моле, похоже, больше склонен к мысли, что Заратустра хотел создать новую теологию [159] . Менаск [160] , имея свою точку зрения, считает, что Заратустра просто отказался от практики жертвоприношений, принявшей неуправляемый характер и начавшей представлять угрозу для самой религии. Однако эти разногласия ни в коем случае не должны умалять основополагающее значение реформы — создание антагонистической пары Бог—дьявол и этического дуализма Добра и Зла, что само по себе беспрецедентно в человеческой истории. Гипотеза Савонаролы, а затем и Лютера о том, что Заратустра смог «реформировать» иранскую религию из чувства протеста, имеет право на жизнь, но не дает полного ответа на поставленные вопросы.

В самом деле, кажется непонятным, почему Заратустра пытался провести реформу именно в то время, когда оппозиция была, по всей видимости, сильна, о чем свидетельствуют гаты, из которых следует, что Заратустра был вынужден отложить свою реформу и временно смириться с жертвоприношениями, а также и признать некоторых старых богов. Еще менее понятной представляется реакция магов, которые в конце концов приняли зороастризм и, в свою очередь, прониклись идеей дуализма Добра и Зла. Возникает вопрос: может быть, они преследовали свои интересы?

Конечно, у них была своя выгода, ибо теология не была единственной целью реформы. Маг Заратустра, несомненно, был первый, кто понял, какую опасность для касты жрецов имеет двойственность богов и непредсказуемость их волеизъявления; возможно, хотя это только гипотеза, он осознал, что религия не должна слишком точно копировать систему общественного устройства, принятую на земле: пророчества, заклинания злых духов и колдовство жрецов должны были казаться ему фарсом, бессмысленность которого, по-видимому, сознавали и сами государи, хотя и делали вид, что готовы обманываться и дальше. Религия могла обрести власть, имея только прочную основу, то есть базируясь на определении Добра и Зла, и только в этом случае духовенство могло взяться за управление земными делами.

Он поступил еще лучше, выдвинув постулат, заключавшийся в том, что религия принадлежит народу и без его поддержки ничего не стоит. Подобное демагогическое высказывание имело следующее преимущество: оно давало духовенству возможность не только судить о том, что есть Добро и Зло, но также решать политические вопросы, основываясь на волеизъявлении народа. Так, маздеизм создавал не подотчетную правителям параллельную власть.

Эта гипотеза выглядит еще более правдоподобной, если учесть тот факт, что каста жрецов хотя еще не потеряла могущества, но уже почувствовала угрозу своему существованию. Если согласиться с гипотезой триады, выдвинутой Дюмезилем: законодатель—воин—жрец, — маги начали сдавать позиции таким блестящим воинам, какими были Кир и его полководцы, шедшим от победы к победе и под лязг мечей и призывные звуки походного рога сколачивавшим первую империю персов. Реформа Заратустры, наконец, утверждала верховенство духовной власти над светской. По всей видимости, жрецы приняли реформу всерьез, когда в 522 году до н.э. в стране поднялось восстание, в то время как персидский царь Камбис вел без особых успехов кампанию в Нубии (вместе с отрядом еврейских наемников). Самозванец Смердис, выдавший себя за брата царя, поднял провинции против отсутствовавшего государя, а в действительности против всей династии Ахеменидов. Маги перешли на его сторону (Смердис, использовав старый как мир прием, пообещал снизить налоги). Возможно, они предали династию Ахеменидов в надежде на то, что новый царь, к восхождению на трон которого они приложили бы руку, проявит к ним особую благосклонность; иными словами, ими руководили политические интересы. Случилось так, что Камбис внезапно умер. Власть в столице должна была перейти в руки самозванца. И только царевич Хорезма, известный впоследствии под именем Дария I, спас трон, казнил самозванца и оставил магов ни с чем.

Это событие заслуживает нашего внимания, позволяя понять, что двигало людьми, когда они изобретали дьявола: самозванца в действительности звали Гаумата, и он был жрецом. Так же, как современные аятоллы поступили с шахом, маги, как бы выступая глашатаями народной воли, подготовили заговор, который можно было бы с полным правом назвать государственным переворотом. Посадив на трон своего ставленника, они смогли бы установить первую в мире теократию; и в этом они почти преуспели. Говоря языком двадцатого века, это была бы «народная теократия», ибо Гаумата, по-видимому приверженец учения Заратустры, приказал бы разрушить алтари, предназначенные для аристократии, то есть устранил бы религиозные привилегии богачей, как учил зороастризм, насаждавший демократические идеи в Персии. Непростительная ошибка, ибо несмотря на то, что многие сатрапы встали на сторону самозванца, знать крепко держалась за свои привилегии, и династия смогла удержаться у власти.

Дарий собственноручно пронзил копьем самозванца, отрезал ему голову и выставил на обозрение народа. Одержав победу, он тотчас восстановил алтари знати, хотя и почитал Агура-Мазда [161] , не выказывая при этом особого религиозного фанатизма. Следует отметить, что поражение не поколебало решимость магов — последователей Заратустры насаждать, как и прежде, свою религию как единственно правоверную, ибо сын Дария Ксеркс запретил на всей территории империи культ бывших богов дэвов, ставших в одночасье демонами. Однако победа праздновалась недолго, ибо преемник Ксеркса Артаксеркс II реставрировал древнюю ведийскую троицу, поставив Митру и Анагиту рядом с единым богом Агура-Мазда.

И наконец, покончив с восстанием, Дарий приказал сделать надпись о своей победе на скале Бехистун в горах Загроса на древнеперсидском, эламитском и аккадском языках, что само по себе выглядело весьма впечатляющим и символическим жестом. Государь непосредственно отстаивал свое право на власть, на которую покушались маги. Раз Дарий отстаивал свои права и привилегии, значит, они кем-то оспаривались.

Так и было на самом деле, ибо зороастрийские жрецы жаждали первенства. В одной из пяти книг Авесты, Вендидаде, написанных самим Заратустрой, была сделана заявка не только на роль религиозного законодателя, но и светского. В случае, если бы удался подготовленный магами государственный переворот, дьявол Ариман получил бы из их рук первый в мире акт гражданского состояния. Все, что недоставало религиозному законодательству, все, о чем мечтало духовенство, было бы предоставлено светской властью. Зороастрийская авантюра, начавшаяся с провозглашения Бога и дьявола в единственном числе, потерпела провал. Однако теократия еще возьмет реванш, когда через восемь веков на престол взойдет «поборник» закона Константин. В любом случае, дьявол был придуман для того, чтобы достичь политических целей; таким образом, можно сделать вывод, что дьявол — истинное дитя политики.

Может быть, опираясь на народное волеизъявление, жрецы насаждали зачатки демократической власти? Такая гипотеза нам представляется маловероятной, ибо прежде всего это означало бы, что в Иране крайне рано начались политические баталии и маги составили свою политическую партию. Абсурдная крайность: если бы такое произошло, маги были бы немедленно уничтожены, например, Киром Великим. В ахеменидской Персии и в самом деле трудно представить организованную политическую оппозицию современного типа. И главное: весьма опасно называть «демократическим» режим, при котором жрецы диктуют законы. В любом случае, как только углубляешься в историю Персии той поры, кажется нелепой даже сама мысль о демократии эллинского типа на иранской почве. Да, если маги в борьбе за власть и опирались на народные массы, то выдвигали лишь демагогические лозунги. Возможно, для их учителя Заратустры все обстояло совсем по-другому.