— Опаньки, соколики, никак гости у нас, а? Чтоб нам всем тут утопнуть. А у нас на стол не накрыто … Ох ты ж… — майор с забавной фамилией, тот самый, который схватил их со Стёпкой на тридцать четвёртом, с удивлением воззрился на Сашку, осёкшись на полуслове.

— Алекс Бельский, товарищ майор, — военный выступил из-за Сашкиной спины и передал пропуск. — Полковник Караев утром предупредил, чтоб мы его допустили к объекту.

— Алекс Бельский, значит, чтоб нам всем тут утопнуть, — майор с интересом уставился в Сашкин пропуск и громко забормотал себе под нос. — От ведь, соколики, что я вам скажу, натуральный пердимонокль нынче творится вокруг, жизнь летит стремительным домкратом, только успевай уворачиваться. Да, господин Бельский? — майор оторвался от пропуска и резко переключился на Сашку.

— Да, — Сашка настолько растерялся, что не сообразил, что ответить, и выпалил первое попавшееся.

— Что да? — майор сердито насупился, но в тёмных глазах, прикрытых припухшими веками, Сашка уловил хитринку. — Пропуск, говорю, у вас как новенький, ни царапинки, уголки не погнуты. Аккуратно с вещами, гляжу обращаетесь, господин Бельский, чтоб нам всем тут утопнуть.

Сашка лихорадочно соображал. Разумеется, майор его узнал. И наверняка вспомнил настоящую фамилию — этот Бублик, хоть и сыпал идиотскими прибаутками, на дурака не тянул явно, — потому и удивление майора было вполне понятно. Но, с другой стороны, фамилию Сашке сменили легально, а та история… ну и что? Отпустили их тоже на законных основаниях, хотя… Сашка внутренне съёжился. После вчерашнего разговора с Верховным у Сашки сложилось впечатление, что тот не в курсе его ареста, и поэтому лучше бы, конечно, чтобы история с тридцать четвёртым этажом сейчас не всплывала. Если этот въедливый майор прицепится, начнёт выяснять, доложит своему начальству, чёрт его знает, чем всё это может закончится, и до Ники его не допустят, а значит…

— Ну, что ж, господин Алекс Бельский, документики у вас аккуратные и исправные и тютелька в тютельку совпадают, понимаешь ли, с распоряженьицем, моим соколикам выданным… Ну вот как ты стоишь, Голупенко, как ты стоишь! — майор, словно забыв про Сашку, набросился на второго военного, который находился в прихожей, молодого рыжего парня с глупой ухмылкой, расползшейся по круглому рябому лицу. — Плечи ссутулил, живот распустил, как баба на сносях, чтоб нам всем тут утопнуть. Бляха на ремне не начищена? Не начищена! А я предупреждал, что буду за енто дело карать страшными карами. И улыбку идиотическую стряхни, будь добр, с харизмы своей отъевшейся. И вон — равняйтесь на людей, они пропуск с рожденья до самой смертушки берегут, а ты, Голупенко, бляху начистить не можешь. А вы, господин Бельский, — вдруг неожиданно ласково обратился к нему Бублик. — Чего же застыли тут, как статуй безмолвный? Ступайте уже. Ждут вас, чтоб нам всем тут утопнуть.

«Неужели пронесло? — подумал Сашка, недоверчиво глядя на майора. — Он что, меня не узнал? Нет, узнал, точно узнал. Тогда почему?»

Конечно же, выяснять, почему майор не стал докапываться до него, Сашка не стал. Сдержанно кивнул, принимая обратно свой пропуск.

Рыжий Голупенко, которого майор только что отчитывал за нечищеную бляху, так и не стряхнув с харизмы «идиотической» улыбки, махнул Сашке рукой и зачем-то уточнил:

— Третья дверь налево.

Сашка знал, где находится Никина спальня, но всё равно на всякий случай снова кивнул и быстро пошёл по коридору.

С того последнего раза, как он был здесь вместе с Киром, ничего в квартире Савельевых не изменилось — то же ощущение свободы и пространства, которое Сашка не встречал больше нигде во всей Башне, даже в пустой и стерильной квартире Бельской, тот же свет, который и сейчас, на излёте дня, окутывал всю квартиру, проникая в самые дальние и забытые уголки, как будто стены здесь умели накапливать солнечные лучи. Ника рассказывала ему, что это её мама специально так устроила лампы и светильники, чтобы их искусственный свет стал продолжением света настоящего. В памяти всплыли Никины слова: «Папа смеялся, когда рассказывал это, говорил, что она в погоне за солнцем проявила гений инженерный мысли, хотя, мне кажется, мама была больше художник, чем инженер».

Сашка шёл и торопливо оглядывался, не в силах отделаться от чувства, что несмотря на кажущееся отсутствие изменений, что-то всё же незримо поменялось. Словно в квартире Савельевых поселилось что-то чужое, инородное, как болезнь, которая притаилась внутри человека: она ещё не совсем заметна для глаз, но уже начинает пожирать его изнутри.

У двери Никиной комнаты стоял ещё один военный, уже третий, если не считать майора Бублика. Он открыл дверь, и Сашка оказался в Никиной комнате.

Заметил он её не сразу. Девушка сидела в углу, в небольшом кресле, забравшись на него с ногами, маленькая, одинокая. Она даже не сразу встрепенулась на звук открываемой двери, и только когда он негромко сказал: «Привет», подняла на него большие серьёзные глаза.

— Саша? Откуда ты тут?

— Привет, — повторил он и робко улыбнулся. — Ты как?

— Подожди. Как тебя пустили? Ты… Этот… он мне говорил утром, что меня ждёт сюрприз, придёт какой-то Алекс Бельский, что ли… Это ты — Алекс Бельский?

Глаза Ники удивлённо смотрели на Сашку.

— Ну да, — подтвердил он. — Так получилось, понимаешь…

И Сашка начал рассказывать, как так вышло. Почему он теперь не Поляков, а какой-то Бельский, и почему его, вытряхнув пусть и из аккуратной, но старой одежды, впихнули во весь этот гламур (так, кажется, говорили ещё до потопа) и в другую, такую ненужную ему жизнь. Сбиваясь, он описывал свою новую мать, Анжелику, безразличную ко всему, которой он, Сашка, совсем не нужен, свою теперешнюю работу на побегушках у Марковой. Ника слушала очень внимательно, не перебивая, пока вдруг до Сашки не дошло, что он тут пришёл и жалуется и кому — Нике, взятой по сути в заложники. Чёрт! Он мысленно обругал себя последним ослом и тут же жалобно посмотрел на Нику.

— Да это неважно. Скажи лучше, ты сама как?

— Как? — Ника обвела взглядом свою комнату. — Не видишь, что ли, как? Сижу тут… взаперти.

Она произнесла это зло и замолчала, закусила губу, и в её серьёзных и сердитых глазах блеснули слёзы. Сашка угадал, по кому эти слёзы, а она, поймав его догадку, тихо произнесла:

— Ты уже знаешь.? Про Кира? Они его…

Теперь заговорила Ника. Сашка опустился на соседнее кресло, хотя она и не предлагала ему сесть, и слушал внимательно, наверно, так же внимательно, как она только что слушала его. То, что она говорила, он примерно знал: частично со слов Стёпки, частично догадавшись сам. Как её вызвала Лена Самойлова, соврав, что это Кир её зовет, как её схватили, бросили в ту комнатку, с Киром, как они ждали там своей участи, и Кир ей всё рассказал: про отца, про АЭС, про него, Сашку. И как потом пришёл Кравец с отморозками, и как они били Кира, и как в самый ужасный момент ворвались военные с «этим». Сашка понимал, про кого она говорит, употребляя слово «этот» — их новый Верховный и Никин дядя Серёжа.