— А мои родители… моя мама?

— Я отправлю им денег, — спокойно сказала она и протянула красивую холёную руку. Повинуясь властному взгляду голубых глазах, Сашка достал из кармана пропуск и ключи и осторожно положил их в её ладонь. Она слегка усмехнулась, повернулась и направилась к выходу.

— А… кто мой отец? — уже в спину спросил её Сашка, совершенно потерявшийся от событий.

— А это, Алекс, совершенно неважно. Какая тебе разница? Главное — что я твоя мать. Вот увидишь, быть Бельским тебе понравится.

И она ушла, даже не оглянувшись, оставив Сашку в полном раздрае от обрушившейся на него информации.

— А кто же этот юноша рядом с вами, Анжелика Юрьевна?

Мужчина с густыми каштановыми волосами, который по-прежнему вился рядом с ними, рассыпая ненужные и ничего не значащие слова, быстро скосил на Сашку взгляд и снова жадно уставился в глубокий вырез жемчужно-розового платья — невинного и развратного одновременно.

— Ах это, — она нежно улыбнулась. — Это мой сын, Алекс Бельский. Студент административного сектора, подаёт большие надежды.

Сашка, которого голос Анжелики оторвал от невесёлых воспоминаний, вздрогнул — он так и не смог привыкнуть к своему новому имени, вздрагивал каждый раз — и выдавил из себя идиотскую улыбку.

— Надо же, Анжелика Юрьевна, ни за что бы не подумал, что у вас может быть такой взрослый сын.

— Да, Артём Михайлович, и не говорите. Самой не верится.

Она засмеялась, и её серебристый равнодушный смех был подхвачен раскатистым хохотом её собеседника. Сын? Ну надо же? И сколько ему? Уже семнадцать? Никогда бы не подумал!

Привлечённые этим смехом, к ним стали подходить другие люди: оценивающее любопытство, спрятанное за маской вежливости на лицах женщин, плохо прикрытое равнодушие к нему и почти явный интерес к ней на лицах мужчин — за последнее время Сашка почти привык к этому, все, кто появлялись за эту неделю в стерильном холоде апартаментов Бельской, смотрели на него так, ну или примерно так.

Он отвернулся и почти сразу же заметил Веру. Надо же, она тоже, оказывается, была здесь. Стояла в строгом тёмно-синем платье в стороне, сжимая бокал с напитком в руке, и хмуро посматривала на всех присутствующих. Ну да, Ледовские, они же тоже… из элиты.

Вера поймала Сашкин взгляд, насмешливо скривила губы и закатила глаза. И Сашке внезапно стало легче — словно груз, который он волок все эти дни в одиночестве, потерял половину своего веса.

— Поздравляю, Алекс. Этот смокинг очень тебе к лицу, — знакомый, сухой, похожий на шелест увядших листьев, голос, раздался прямо над ухом. Сашка вздрогнул и непроизвольно вытянулся. Поднял лицо и тут же замер, пойманный врасплох бледными, почти бесцветными глазами, цвета грязной талой воды — Сашка видел такие лужицы, собирающиеся в выбоинках бетонного пола платформы, когда их водили с экскурсией на Южную станцию. Был март и холодно, и грязь вперемежку со снегом хлюпала под ногами.

— Спасибо, Ирина Андреевна, — Сашка выдохнул себе под нос, но она услышала, и невзрачное серое лицо перекосила улыбка.

В тот первый день, когда на него обрушилась новость о его настоящем происхождении, Сашка почти безвылазно, если не считать походы в туалет, просидел в своей новой спальне, пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее и унять панику. Это удавалось плохо, не помогала даже книга, которую Сашка нашел здесь же, в комнате, и которая, как он догадался, выполняла роль декора — своеобразного яркого штриха, дополняющего безупречно-мёртвый интерьер.

Он перелистывал страницу за страницей, понимая, что если не будет хотя бы делать вид, что читает, не будет складывать буквы в слова, а слова в предложения — бессмысленные, потому что смысл ускользал и растворялся, — то он просто разревётся. Громко, в голос, как маленький.

Ему мучительно хотелось к маме. Не к той женщине, которая назвалась матерью, попутно сообщив, что не успела убить его ещё до его рождения, а к той, к настоящей маме. К её шершавым и одновременно мягким рукам, всегда чуть подрагивающим, когда она гладила его волосы. К её тёплому и тихому голосу, к ласковой нежности, которую он, дурак, не умел ценить и беречь.

Сашенька. Сынок.

Мама…

Анжелика Юрьевна вернулась только к вечеру и не одна, а в сопровождении другой женщины, невысокой, худой и не то чтобы некрасивой — скорее неприятной. Сашке она тогда показалось смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить, где он мог её видеть.

— Добрый вечер, Александр, — поздоровалась женщина.

— Алекс, — поправила её Анжелика. — Я бы предпочла, чтобы его называли Алекс. В ваш сектор я уже позвонила, сказала, чтобы они исправили имя в пропуске и в документах.