Затойчи изобразил свою фирменную полуулыбку, от которой незнакомому человеку стало бы жутко.

— Кажется, вы немного перебрали, — сказала Иванка.

— Да, поэтому на аукцион меня повезешь ты.

Стремясь найти объяснение происходящему, Иванка тронула за плечо Затойчи: обычно руководил личный водитель Шевченко, изредка — Затойчи, но она никогда.

Тот в ответ усмехнулся еще шире. Явно что-нибудь знал.

На табло зеленым высветился ноль. Они вышли в холл. Эдем отсалютовал охранникам. Те вежливо с ним простились.

— Зато, о чем мечтают маленькие девочки? — Эдем резко остановился — так, что следовавшая за ним Иванка едва на него не натолкнулась.

Зато почесал твердый подбородок так, что он заскрипел.

— О принце, исполняющем желание.

Эдем кивнул — такого ответа он и ждал.

Они вышли на улицу и замерли на лестнице.

Перед ними — словно единственная праздничная дата на усеянном черными цифрами календаре, словно женщина в красном платье среди серо-зеленых костюмов в Матрице, словно капля крови, проступившая на брачных одеждах, — яркий красный «Шевроле Корветт» последней модели.

— Бинго! — Эдем поднял руки в победном жесте. — Я принц!

И впервые на памяти Виктора Шевченко Затойчи засмеялся. Прижав руку к животу, эта гора мышц залилась смехом, как ребенок, глядя то на босса, то на пораженную Иванку, то на солнце между домами.

Не понимая причин его смеха, Иванка не смогла сдержать своего — слишком заразительно хохотал суровый охранник.

Эдем сунул руку в карман чуть ли не по локоть, вынул ключи и положил их в руку Иванки.

— Это ключи к свободе, — он взял ее за плечи. — Сегодня вечером я пройду по нашему сценарию до конца, и ты сможешь сказать, что рядом с Виктором Шевченко ты сделала больше, чем зарабатывала для него деньги, — ты помогла ему потратить их. Преград уже нет. Сажай рядом свою девушку — кажется, ее зовут Катей — и жми на газ. Домчи к месту у реки, где тебе хотелось бы жить, занимайся хореографией или репетиторством, удочери ребенка и проживи жизнь не финансисткой, а просто счастливым человеком.

Иванка уважилась и гикнула, не сразу поняв смысл сказанного. Зато подхватил рюкзак с ноутбуком, который она чуть не уронила. Сжав в руке ключи, медленно, словно подкрадываясь к оленю, который щиплет траву и который можно испугать резким движением, она спустилась к машине. Провела по ней ладонью, словно хотела убедиться, что она не встала из марева, открыла дверцу.

Эдем и Затойчи остались у двери, как зрители уличного спектакля. Двое пожилых мужчин, давно не видевших сказок.

— Зато, надеюсь, ты не мечтаешь однажды от меня уехать?

— Вряд ли. Я ничего не понимаю в хореографии.

Эдем вытер со лба пот, которого не было.

— Что ж, я поеду на аукцион в другой компании, поручи только меня забрать. У твоей дочери день рожденья, если я правильно понимаю? Вот и прекрасно, сделай ей подарок — вернись домой раньше.

Затойчи кивнул, понимая, что причина не день рождения: последние минуты с Иванкой босс предпочел бы побыть подальше от чужих глаз. Он порылся в карманах пиджака и вытащил поцарапанную жестяную коробочку. В ней перекатывались две коричневые капсулы с порошком.

— Примите одну сейчас, а другую прямо перед аукционом. Мгновенно взбодрит, — дал на прощание установку Затойчи.

Эдем недоверчиво взял коробку, раздумывая — хочет ли он взбодриться. И спрятал ее в карман, где только что лежали ключи.

3.14

Огромные голубые глаза в желтой оправе очков, сидевших на несуществующем носу, возникли как ниоткуда. «Шевроле» повернул направо — и сразу наткнулся на каменный забор и тяжелые ворота с изогнутыми стальными драконами, напоминавшими морских коньков. День и ночь глаза из выцветшего, забытого владельцами рекламного щита следили за жизнью по ту сторону забора, и было у них столько же огня, сколько и в приваренных кузнецом драконах.

Ворота щелкнули и начали медленно открываться.

Вдали разминался оркестр. Его разноголосые звуки ворвались в салон машины точно в тот момент, когда она пересекла оставленную воротами бороздку — некую пограничную полосу, которая давала понять: дальше — частная собственность. Эдем подумал: шагни наружу, выйди за эту бороздку — и музыка исчезнет. Асфальт под колесами словно отлит из целого куска стекла, и оставь на нем хоть трещинку или зазубрину — сразу же поменяют всю дорогу.

«Шевроле» подъехал к двухэтажному дворцу со стрелчатыми арками, шпилями на кирпичных башнях, один из которых венчал флюгер в виде ведьмы на метле, и свисающими перед входом горгулиями со сложенными крыльями. Рядом возвышался дуб такого размера, что заслонял от заходящего солнца всю площадку перед домом. Как когда-то города возводили именно на берегах рек, так и здешний хозяин решил построить свое имение не просто где-то, а у подножия трехсотлетнего великана. У машины вырос вратарь в синих спортивных перчатках, открыл дверцу Эдема и остался ждать случая, если машину надо припарковать. Но тот не торопился выходить — он смотрел на Иванку и собирался с мыслями.

Она опустила окно и, безразличная к дворцу, разглядывала дуб.

— Как он одинок, — грустно заметила.

— Такова его плата, — ответил Эдем.

Иванка вернулась к нему. Увидев ее сжатые губы, вратарь понял свою ошибку, мягко прикрыл дверцу, отошел на несколько шагов и принялся дергать какую-нибудь ниточку на своей перчатке.

— Я могу напоследок помочь вам собрать инвесторов, — она ударила кулачком по ладони.

— Я справлюсь, дорогая, — заверил он. На прощание мужчина может позволить себе нежность.