— Мой младший, — кивнула она на эпицентр тайфуна. — Пятьдесят шесть секунд.

Тон, которым Ахат это произнесла, намекал, что, услышав о таких результатах, спортсмены с мировым именем плачут от бессилия. Убедившись, что президент подбросил брови от восторга, Ахат снова сосредоточила внимание на сыне.

Тренер кивнул подопечному, и вода снова вспенилась под ладонями пловца.

— Одно из открытий моей далекой юности — это осознание того, что жизнь — не эта водная дорожка. Оно не идет по прямой, как бы ты ни старался держаться пути. Оно является хаосом, даже если иногда кажется покоем, — сказала Ахат голосом таким глубоким, что он доходил слушателю до самого желудка и вибрировал там еще некоторое время.

— Разве? — позволил себе не согласиться Эдем. — Разве не мы проживаем изо дня в день, бросаясь грудью вперед, чтобы в следующее мгновение спрятаться под водой? Или это не мы так стремимся коснуться стенки бассейна, чтобы сразу же оттолкнуться от нее ногами и продолжить наши однообразные движения? А в самом конце пути нас ждет тренер с секундомером, чтобы сказать: время вышло.

— Потому я и люблю здесь бывать. Мир кажется таким же простым, как и ваши размышления. Прямой дорожкой, которую справишься всегда, если работаешь достаточно упорно. Но ведь вы президент, вы знаете, что прямые дорожки никогда не ведут к президентскому креслу.

— Весь секрет в том, чтобы не терять из виду край бассейна. И тогда всегда возвращаешься на прямой путь.

Зазвонил телефон Ахат, лежащий на соседнем сиденье. Его перелив казался кощунственным в этом храме с мозаичными стенами и стеклянной крышей. Ахат прочла имя на экране и, подумав, сбросила звонок.

Ее сомнение длилось две секунды, но этого размышления — отвечать на звонок или нет в присутствии первого лица государства — было достаточно, чтобы Эдем понял: Ахат считает президента отработанным материалом, который вряд ли будет ему полезен в будущем, а значит, с ним можно не церемониться.

И Эдем усомнился в себе. Он летел сюда, твердо зная, чего он хочет, но не спросил себя: а что может предложить взамен самый влиятельный человек в стране? Теперь ему стало ясно: не так уж много. Жаль, он не выпил и не выпустил Антоненко внутри себя на волю — тот точно что-нибудь придумал.

«Ну, покажи себя, включи президентскую харизму», — обратился Эдем к человеку, в чьем теле он оказался. Эдем постарался представить, что это не он, юрист-неудачник, сидящий сейчас на неудобной пластиковой скамейке в бассейне с уже вырванной кое-где мозаикой, что это сам глава государства пришел на деловую встречу, от результата которой так много зависит.

— Чем планируете заниматься потом? — спросила Ахат и сочувственно уточнила: — Если уж не будете управлять страной.

Эдем был не в том положении, чтобы реагировать на очевидную бестактность вопроса.

— Задумаюсь, когда придет время. А пока рассчитываю еще лет на пять.

Ахат кивнула — так взрослый поддакивает капризному малышу, зная, что не выполнит его капризы.

— А зачем?

Эдем удивился.

— Что — зачем?

— Зачем вам пять лет президентства? Общеизвестно, что во второй срок президент делает меньше, чем в первый, поэтому не стоит сюда приплетать интересы страны.

— Напротив, второй термин — шанс завершить задуманное.

Ахат обнаружила задирку на среднем пальце.

— Господин президент, вы же неспроста решили встретиться со мной. К тому же не пригласили на Банковую, а сами явились в этот бассейн советских времен. Очень вам, стало быть, припекло. Посторонние нас не услышат — мне приходится платить немалые деньги, чтобы дважды в неделю бассейн служил исключительно для наших нужд. Поэтому выбирайте сами: можете ли вы быть со мной искренним, или просьба, с которой вы пришли ко мне, не так уж важна. Не нужно рассказывать мне сказок о незавершенных реформах. Власть — это змея, пожирающая свой хвост. Она сама — и цель, и причина. В бизнесе все честнее. Цель одна — заработать, делец ее не скрывает, и никто от него другого и не ждет. А политик вынужден строить свою истинную страсть в красочную одежду, чтобы обмануть других.

Акустика в зале была хороша, но все остальные звуки заглушались ударами пловца. Ахат не врала — их разговора никто случайно не услышит, даже если они будут говорить во весь голос.

— Для одних власть является наркотиком потому, что позволяет потакать собственному желанию, для других — потому что позволяет управлять людьми, но есть и такие, для которых истинная красота власти заключается в изменениях, которых они могут достичь, — ответил Эдем. — Не стоит забывать о стремлении человека переделать мир по-своему, а чем больше власть, тем выше пирамиды.

Ахат растянула губы, чтобы выпустить короткий смешок, родившийся в недрах ее брюха.

— И что понадобилось от меня для вашей пирамиды? Тесаный камень?

— Лекарство от поражения Митча.

Лицо Ахат застыло, словно не понимая, какое выражение нужно приобрести. Сказанное оказалось для нее неожиданностью. Она демонстративно выключила телефон и принялась шкребть толстым ногтем пятно на штанах.

Эдем терпеливо ждал.

— Признаюсь, я подумала, что ваша кампания нуждается в финансовой поддержке, и вы потому пришли. А здесь он как. Спрашивать, понадобилось ли это лекарство лично вам, или кому-то из ваших близких, некорректно, да я и не хочу знать — это тот случай, когда знание ослабляет, а не придает силы. На какой стадии ваш болен?