— На последний.

— Странная штука, правда? Последняя стадия болезни, но достаточно одной инъекции с копией гена — и человека уже можно в космос отправлять.

— Да, странно! Почему вы сами не взялись за производство?

— Фармацевтика — это игра в лотерею: покупаешь билет каждый день, а выигрываешь раз в несколько лет. Только лекарство от смертельной болезни не оказалось выигрышным билетом, как это ни парадоксально. Цикл производства одной дозы занимает несколько месяцев, представляете ли его себестоимость? А больных — единицы. Даже если все они смогут за него заплатить, даже если поражение Митча включат в государственную программу поддержки (а мы с вами знаем, что на лоббирование этого вопроса уйдет несколько лет), мы все равно получим в итоге убытки. Поэтому мы с радостью отдали эту честь Фарм-Фьюче, было даже интересно, как они выпутаются. Но они не успели даже попробовать: их судебные процессы по другим вопросам сплелись в один ужасный клубок из кизилового лика, который, кажется, можно только разрубить.

Эдем от волнения встал.

— У вас сохранилась хотя бы одна доза?

Ахат изучала его, как изучают поведение вируса под микроскопом.

— Никакой. Мы можем сделать ограниченную партию. Но если человек на последней стадии, то просто не дождется.

Эдем спустился в бассейн. Волны у его ног меняли амплитуду колебаний в зависимости от того, как далеко был пловец, но ни разу они не выплеснулись за бортик. Узор на дне напоминал игру калейдоскопа.

— Ну все, сегодня достаточно, — донеслось до Эдема.

Раздался плеск.

Узор стал застывать, как цемент. Боковым зрением Эдем видел, что за ним наблюдают. Когда он поднял голову, тренер и его подопечный кивнули. Эдем кивнул в ответ.

— Пятьдесят шесть секунд, — констатировал Эдем, не тратя силы на притворный восторг, и снова уставился в воду, чтобы не дать повода для продолжения разговора.

Застонали кресла. Переваливаясь с ступени на ступеньку, к ним спустилась Ахат.

— Это что такое? Ты в каком свете выставляешь меня перед президентом? — атаковала она сына, который, не понимая того, сразу же стал навытяжку. — Нельзя работать на полсилы. Никогда!

Младший что-то пробормотал в оправдание, надеясь на поддержку тренера. Тот отреагировал каменным ликом, способным выдержать как суровую критику, так и мольбу о помощи.

— Иди! — приказала Ахат.

Сын воспользовался возможностью убежать. Эдем провел взглядом его статную фигуру.

— Вы сегодня хорошо себя показали, — сказала Ахат тренеру.

Для тренера такое изменение риторики не было неожиданностью. Он достойно принял похвалу, подобрал шлепанцы своего подопечного и последовал.

— Возобновите производство, — Эдем прислушался к эханию своих слов. — Я позабочусь о том, чтобы лекарства сегодня же внесли в программу государственной поддержки. Бюджет оплатит их закупку для больных с поражением Митча. Вы на этом заработаете.

— Еще утром мне пришлось бы раздать два кейса денег, чтобы включить что-то из своих продуктов в программу государственной поддержки, — но как меняются чиновники, когда проблема касается их самих, Ахат коротко и резко засмеялась, на этот раз не кстати. — Я бы предложила вам именно такой способ борьбы с коррупцией: назначать таких руководителей, для которых их дело вопрос жизни и смерти. Но боюсь, что президента, до конца каденции которого так мало осталось, эти советы уже не спасут. Шанс на место в истории вы упустили.

На ее губах играла улыбка охотницы на змей, которая играет с потерявшей жало коброй. Не каждый день приходится быть искренним с президентом, не боясь последствий.

— Вся моя жизнь — это один упущенный шанс, — Эдем зачерпнул воду в ладонь и следил, как она течет сквозь пальцы. — Да не отнимайте его у людей, которых еще можно спасти, у детей. Война приучила нас к негативному сальдо в ежедневном уводе жизней, а у вас есть шанс хотя бы один день закончить с положительным балансом.

— Если бы вы сохранили такие речи для толпы, у вас был бы шанс на второй срок, — Ахат вернулась к выходу. Но, учитывая скорость, с которой она несла себя, это еще не означало, что диалог завершен.

— Я не понимаю, — пробормотал Эдем. — Как можно отказаться от возможности дарить людям жизнь?

— Я же не учу вас владычествовать, — ответила Ахат, не оборачиваясь и не унимая шагу. — Хотя тоже не понимаю, как можно стать президентом и отказаться от подаренного стране шанса ради личной наживы.

Эдем последовал за ней.

— Я же вам сказала, что преимущество бизнеса — честность целей. Меня не интересуют судьбы чужих мне людей: я им ничего не должна, и в трудную для меня минуту никто из них руки не подаст. В наших отношениях с обществом все прозрачно. Мне важны деньги, но их у меня хоть храм из купюр строй. Можно было бы все покинуть, купить остров в Тихом океане, целые дни пить коктейли на пляже и взяться наконец за книги из своей библиотеки. Но есть что-то важнее денег — семья. Это из-за нее я здесь, а не на острове. Вот о ком я должен заботиться, вот кто позаботится обо мне. Да и первую аптеку я открыла потому, что не могла найти отцу редкое лекарство. Не десять тысяч чужих жизней мне нужны, а десять родных. Если бы каждый придерживался правила заботиться о своих близких, мы бы уже жили в другом мире.

— Наверное, в Средневековье, где сила, оправданная заботой о близких, одерживает верх над справедливостью и даже правом.

Ахат шла так медленно, что когда она остановилась, Эдем не сразу заметил.

— Кстати, о праве. Я знаю, чем вы можете меня заинтересовать.

— Да.

Ахат перекочевала во рту предложение, как карамельку. Что-то фальшивое было в ее замысле, и Эдем вдруг понял: она готовила этот вариант с самого начала, еще не зная просьбы президента. Теперь клиент созрел, и можно брать его тепленьким, не опасаясь, что он будет торговаться.