У подножия лестницы его ждали новые знакомые.

– Разве он не похож на молодого Парцифаля? Такой же глупый, – прошептал Курт девушке. – Эй, здоровяк, ты пишешь стихи?

– Нет. А что? – спросил Николаус, смущенно отворачиваясь, и Курт подумал: «Он и правда такой же глупый, как и длинный. Готов поспорить, он пишет стихи».

Взяв пропуска, они поднялись на второй этаж, в кабинет начальника отдела кадров. Коридор был пуст и безлюден, Николаус и Реха, напуганные суровой трезвостью этого длинного коридора, нерешительно пробирались мимо множества дверей.

Курт с удовольствием наблюдал за растерянными выражениями их лиц.

– Не бойтесь начальства! – сказал он и смело зашагал вперед и запел, играя на воображаемой гитаре, громко и непочтительно: – When the Saints go marching in… [1]

Ему повезло. Руководитель отдела кадров находился на совещании в другом крыле здания, и возмущение его секретаря не могло вывести из равновесия великого Шелле.

Они прождали начальника отдела кадров два с половиной часа. Курт, как самопровозглашенный лидер, проявил удивительные способности: серьезный, вежливый, обходительный, с большой убедительностью рассказывающий о своих планах и планах двух своих друзей, – он произвел впечатление на начальника, несмотря на то, что был хорошо одет и носил серебряную цепочку на шее.

Уже за дверью Реха сказала то ли неодобрительно, то ли восхищенно:

– Боже мой, вот это ты завернул.

– Получше любого из Союза свободной немецкой молодежи, – отозвался Курт.

Николаус сдвинул брови и резко сказал:

– Ты просто политический болтун.

– Не нагнетай, – сказал Курт все еще дружелюбно, но его триумф уже был подавлен резкостью, прозвучавшей в голосе Николауса.

– Политический болтун, – повторил Николаус, и теперь он уже не был таким кротким и беспомощным парнем, как обычно. – Мне противно, когда кто-то произносит громкие речи и потом отпускает глупые шутки по этому поводу. Мне противно, понятно?

– Я мог бы сказать: «Дорогой начальник отдела кадров, у меня нет желания работать здесь целый год, но раз так нужно, то дайте мне хорошую, комфортную работу». Это я должен был сказать? – Курт вдруг понял, что сказал, и воскликнул: – С чего ты вообще взял, что я притворяюсь? Это же просто слова! Мог бы догадаться, что если бы меня это отталкивало и я не понимал необходимость этого, то меня бы здесь не было. Правда, я не понимаю, почему ты меня оскорбляешь.

Он выглядел очень обиженно, он и был обижен, ведь верил всему, что говорил, и Николаус растерял всю уверенность.

– Ладно, может, мне просто показалось… – миролюбиво пробормотал он.

– Ты можешь вернуться, – сказал Курт. – Можешь попросить дядю из отдела кадров перевести тебя в другую бригаду. Пойдешь?

Николаус молчал. Он посмотрел на Реху, которая стояла чуть в стороне.

– Глупости. Я не собираюсь становиться посмешищем, – проворчал он, а сам подумал: «Но дело не в том, что я могу показаться смешным. А в этой девушке…»

Они снова вышли на солнце, уже не в качестве гостей и праздных зрителей: с четверть часа они были самыми молодыми членами бригады под названием «Восьмое Мая». Бригада состояла из двадцати трубоукладчиков и сварщиков.

Некоторое время они шли рядом молча, с хмурыми лицами, и вдруг Курт остановился и невозмутимо сказал:

– Перестань обижаться, парень! Ты злишься, что у меня язык хорошо подвешен, поэтому назвал меня болтуном.

– Я выразился точнее, – отозвался Николаус.

– Но ты прав, – выпалил Курт, – я правда люблю поболтать. – Он засмеялся. – Я просто не могу остановиться. Нет никаких плохих намерений, понимаешь? – Он протянул Николаусу руку. – Мир?

– Мир, – сказал Николаус, пожимая ему руку с некоторым ощущением неприятия, потому что этот жест мира показался ему слишком напыщенным.

Прошел час, и пора было отправляться на поиски бригады; утренняя смена заканчивалась в два. Однако здесь были сотни бригад, и они втроем целый час бродили по пересеченной местности, разгоряченные и уставшие от тяжелой ходьбы по песку.

Они снова пришли к Ф-97, недалеко от гостиницы «Шварце Пумпе», где в осенних садах вдоль шоссе стоят маленькие кирпичные крестьянские домики, причудливо контрастирующие с огромными промышленными зданиями вокруг.

Они показали свои пропуска и пошли вдоль железной дороги, мимо погрузочных площадок и бесчисленных складских помещений. Наконец полицейский указал им путь к бараку, где они должны были найти начальника своей бригады.

Курт прошел по темному скрипучему коридору и наугад открыл одну из дверей. Узкая комната была почти заполнена длинным столом, застеленным клеенкой, два окна были закрыты панелями. В углу, рядом со злополучными транспарантами, стоял свернутый флаг. Сизый сигаретный дым висел облаком под низким потолком.

За узким столиком сидели трое мужчин. Один из них, самый молодой, бледный, с черными пятнами на лице и в очках, плакал. Он поспешно повернул голову к окну, когда Курт вошел в комнату.