Командир корабля повернулся к экрану, но он вдруг погас. Виктор не желал ничего слушать. Второв молча пожал плечами.

– Конечно, дома, - с оттенком недоумения сказал Крижевский. Полет окончен.

Инженер Джордж Вильсон улыбнулся и сказал по-английски (за восемь лет он так и не выучился русскому языку):

– Остался пустяк. Пролететь всю Солнечную систему.

Английским языком владели все члены экипажа.

Но Крижевский все же был прав. Они могли считать себя уже дома. Между кораблем и Землей протянулась надежная нить радиосвязи. Они не были больше вдали от людей, они обменялись с ними мыслями.

Двенадцать человек вернулись в человеческую семью.

Пусть сообщение передано еще не с самой Земли, а только с Цереры, это не имело значения. Они воспринимали его как голос Земли.

И разве могло быть иначе?

Уже восемь... нет, тысячу восемьсот лет тому назад люди освоились с Солнечной системой и всюду в ее пределах чувствовали себя почти, что дома. Когда "Ленин" стартовал в свой далекий путь, понятие "родина" постепенно переставало отождествляться с планетой Земля, а принимало более широкий смысл - Солнечная система. За восемнадцать столетий это почти что космическое представление о родине должно было еще более окрепнуть.

– Мы дети Солнца!
– любил повторять Игорь Захарович Второв.

Виктор Алексеевич Озеров и Мария Александровна Мельникова мучительно тосковали о прошлом. Предстоявшее свидание с самой Землей не радовало их.

Особенно резко это сказывалось у Виктора.

Чем ближе подлетал космолет к Солнцу, тем мрачнее становился старший штурман, тем чаще раздражали его разговоры о Земле.

Накануне установления радиосвязи он не выдержал и высказал все, что накопилось на сердце.

– Не понимаю, что радует вас, - сказал он с горечью.
– Мы видели планеты Веги и 61-Лебедя. Только одна из них оказалась населенной разумными существами. Остальные были необитаемы, безжизненны, мертвы. Мы с радостью покидали их, даже Грезу. Потому что ничего привычного и знакомого там нет. Почему же вы стремитесь к Земле? Она так же чужда нам, как и Греза. Всем кажется, что люди Земли - такие же братья для вас, какими они были прежде. Но это совсем не так. Они не будут понимать вас, и между вами и ими не будет ничего общего. Было бы лучше, если вместо Земли впереди снова была Греза. Ее обитатели непонятны и чужды нам, но мы и не ждем от них ничего общего с нами. Я хотел бы вернуться к ним!
– вырвалось у Виктора.
– По крайней мере я не испытывал бы столь острого чувства отчужденности, которое на Земле только усилится. Поймите, нас ждет не Земля, а чужая, незнакомая планета!

Никто ни слова не возразил Виктору. Говорить с ним на эту тему было бесполезно.

Немного спустя Игорь Захарович сказал Мельниковой:

– И вас и Озерова не следовало зачислять в наш экипаж. Здесь была допущена ошибка, психологический просчет. Но вы виноваты сами. Зачем вы настаивали, зачем согласились? Вы хорошо знали...

– В отношении меня дело обстоит не столь уж страшно, - ответила командиру Мария Александровна.
– Я примирилась с тем, .что нас ожидает. Меня не радует возвращение на Землю, это верно, но я не делаю из этого трагедии.

– Меня очень беспокоит Виктор, - уже другим, озабоченным тоном сказал Второв.

– Обойдется, - тряхнула волосами Мельникова.
– Это одна из форм космической травмы. У нас все в той или иной степени отдали дань этой болезни. Кроме вас, - добавила она с уважением в голосе.
– Вы один оказались невосприимчивым к влиянию Космоса. Все пройдет когда мы ступим на Землю. Я уверена, что перемены не столь уж значительны. Виктор освоится. И перестанет стремиться в новый полет.

– Он стремится обратно?

– Да, он говорил об этом. Он считает, что на Земле ему нечего будет делать. Он хочет проситься в новую экспедицию. Куда угодно, хоть в соседнюю галактику или еще дальше.

– Вот как...
– задумчиво протянул Второв.

– У Виктора, - продолжала Мельникова, - возникают странные идеи. Вы знаете, о чем он чаще всего думает? О встрече с нашими современниками. Он несколько раз говорил мне, что только надежда на эту встречу дает ему силы.

– Откуда же могут взяться на Земле наши современники?

– Экипаж "Коммуниста", например, или другого какого-нибудь космолета, покинувшего Землю после нас. Ведь мы первые, но не последние.

– Разве он забыл...
– начал Игорь Захарович, но вдруг замолчал, пытливо всматриваясь в лицо своей собеседницы. Потом спросил нерешительно: - А вы сами... тоже надеетесь на такую встречу?

– Это было бы очень приятно, разумеется, но я не жду ничего подобного.

– Почему?

– Потому что следующий космолет может вернуться очень и очень нескоро.

– Вы правы, - сказал Второв.
– С экипажем "Коммуниста" мы никак не можем встретиться. Неужели Виктор забыл, что он получил совсем другое задание? Они должны были уйти не в восьмилетний полет, как мы, а в одиннадцатилетний. Сами судите, каковы наши шансы увидеться с ними. Никого из нас не будет в живых, когда космолет вернется. Ведь остальную жизнь мы все проведем на Земле, в обычных условиях времени.

– Очевидно, он этого не учел.

Бедный Виктор!
– прошептала Мария Александровна. Восемь лет пребывания в замкнутом мирке космолета связали всех членов экипажа большой и крепкой дружбой. Двенадцать человек, таких различных на Земле, до старта, объединились перед лицом Космоса в единую, монолитно сплоченную семью. То, что пришлось пережить вместе, никогда не могло изгладиться из памяти. И радость одного была радостью всех, горе общим горем.