— Ты ведь понравилась мне, Дашка, — под нос бормочет. — Я женат пять лет, но… Ты другая, понимаешь?

— Нет! И еще, я очень многим нравлюсь, Карташев. Так уж вышло.

И в этом, Господи, моя огромная беда!

— Даш…

— Разговор окончен. Боишься, что жена застукает тебя?

— Это… — мямлит человеческая тушка, осматриваясь по сторонам.

— Ее квартира, а это, видимо, ее кровать? Вернее, это все — ее! Ага? — с презрением окидываю взглядом постельное белье. — Смени здесь все, Артем, если дорожишь семьей.

— Киска…

— Киска — это очень пошло, Тёма, словно обращение к дешевке. Хотя ты прав, я не слишком дорогая, однако не всякому ковбою по карману. Дурной характер и нехорошее прошлое — не каждый вытянет меня! И все же! — застываю, обдумывая то, что дальше между нами будет. — У меня есть имя! Дарья! Дарья Алексеевна Смирнова! Отец, в шутку называет Царем и даже не царицей, Тёма. Представь себе, он так и говорит:

«Ты, Дашка, тиранистый и очень беспринципный Царь! Иван Грозный, красивый, черт возьми, но только в юбке!».

И ведь в чем-то папа прав! А когда-то давно, почти что в прошлой жизни, я была маленькой смешливой Дари-Дори-рыбкой для своего любимого отца!

— Я отвлеклась — прости! Сейчас, когда мы все как будто выяснили и ты фактически признался здесь в своей измене, будь добр, не веди себя, как последний урод на планете сильных уважаемых мужчин. Мне все равно… Все равно! Услышал, Карташев?

— Прости меня.

— Да на здоровье. Отойди, пожалуйста, — стараюсь сдерживаться, но все-таки глаза предательски влажнеют. — Надо собраться до прихода твоей благоверной и порядочной жены. Таким, как я, — презрительно смеюсь, носом шмыгая, — здесь не место. Да и вряд ли твоя единственная поверит в то, что я сантехник, к тому же в женском облике и без белья. Пожалуйста…

А впрочем, абсолютно все равно, как он меня представит в случае случайной встречи своей добропорядочной жене! Гнида он и есть гнида, мерзость рыжая, мурло неповоротливое, зато очень-очень похотливое.

— Я прошу тебя. Пожалуйста. Поторопись с одеждой, будь добра, — сипит сквозь зубы.

Ну вот и все! Драгоценные секунды джентльменства канули, естественно, в небытие, Артем присел на борзую кобылу и просто за порог вышвыривает меня.

— Сегодня возвращается? — хмыкаю. — Нечаянно нагрянет, как та самая любовь? Вспомнил о том, что несвободен именно сейчас, тринадцатого, в пятницу, а до этого все было хорошо?

— Дашка! — грозно выставляет руки, демонстрируя всю мощь, на которую сейчас способен. — Она ведь в порошок сотрет и меня, и тебя. Ты ее не знаешь! Уходи, пожалуйста!

— Прибьет тебя? Вот же стерва, да? — откидываюсь на кровати, изображая крылья ангела.

— Ты это специально делаешь, мелочь голая? — с высоты своего роста рассматривает меня.

— Что именно? — прищуриваюсь.

— Специально эту хрень сейчас стрекочешь? — по-скотски улыбается. — Шалава на жалких подтанцовках, кордебалетчица из последней линии…

О! Карташев, по-видимому, решил повысить ставки и унижение подогнал!

— Возможно! — хлопаю глазами. — Ты знаешь, с танцульками ведь тоже не срослось. Я очень рано бросила карьеру. Были причины, кстати, тоже личные. Я с концертмейстером хореографического ансамбля по пьяни переспала, — хрюкая, смеюсь. — А у него, как оказалось, алкогольная непереносимость, представляешь? Чесался, как коростовый, а член у него стоял три часа, не меньше — вот так сильно кровь туда, куда не надо прилила. Ну, там еще, конечно, дети были и, как ты уже догадался, да-да — опять любимая жена. Короче, его вторая половинка застала нас, когда он мне на задницу кончал. Ага?

— Не верю! — обрывает.

Хотела бы сказать:

«А зря!»,

но он прав — ведь не было такого никогда. Я, видимо, на взводе, пытаюсь очернить его и обелить себя, мол, бедная, несчастная, достали жутко остолопы.

Но «шалава на подтанцовках», Тема, это мерзко, даже для тебя!

— Ты ведь соблазнила, Дашка! Ты первая все это начала, ты вешалась мне на шею, ты цеплялась, ты…

Конечно! Это все я! Я, я, я, я! Сучка захотела, а кобель реализовал. Киваю молча, не произнося ни звука. Пусть тешит и успокаивает так себя.

— Ты подвезешь меня? — усаживаюсь на край и низко наклоняюсь за трусами, закатившимися под кровать. Носом чищу пыльный пол, и там, под большой кроватью, замечаю груду нижнего белья — бюстгальтеры всех мастей-размеров, трусы и панталоны, чулочные подвязки, и даже… — По-моему, там портупея? — прыскаю от смеха. — Уздечка, как для лошадей? Ты… — распрямляюсь, прищурившись, рассматриваю Артема. — Ты…

— Что? — замирает, глядя на меня.

— Ты любишь «нетрадиционал»? Вау! Живодер по бабам! А плетка есть?