Она не чувствует ничего, проснувшись в одной темноте. Уже действительно наступила ночь, или товарищ Ломов сделал е? по всей земле? За окном опять сыпется дождь, девочки шепчутся и тихо смеются в своих постелях. Из-за стены стучит молоток.

– Что это там?
– спрашивает Катя у Веры, которая тоже уже не спит.

– Товарищ Ломов забивает окна одеялами, - ш?потом отвечает Вера.
– Чтобы никто больше не знал, когда день, а когда ночь. Анька ходила в сортир и там встретила Олю из второй комнаты, она говорит, Ломов сломал уже молотком все часы.

– Что же теперь будет?
– задумчиво спрашивает Катя. Они молчат, думая о будущем, которое вдруг окуталось непроницаемым мраком.

– Знаешь что?
– тихо произносит Вера.
– Надо убежать на стройку и рассказать людям о том, что Ломов решил сделать вечную ночь. Пойд?шь со мной?

– Холодина такая, - ?жится под одеялом Катя.
– И дождь ид?т.

– Забь?т окна - не убежишь, - уверенно предсказывает Вера будущую топографию мира.
– Надо сейчас.

– Ну пошли, - соглашается Катя.
– Поесть ничего нет? Не было ужина?

– Какой теперь ужин, т?тя Клара в подполе сидит. На стройке дадут чего-нибудь поесть.

Они одевают свою одежду, обуваются в каз?нные сапоги и отворяют окно, оттуда выходит сильный шорох дождя и тяж?лый, железистый запах пропитанной водой земли.

– Вы куда?
– спрашивает кто-то за спиной.

Вера без ответа вылезает в окно, став сперва коленями на подоконник, и озирается по сторонам. Следом за ней выбирается Катя. Дождь сразу покрывает ей лицо своей леденящей сыпью, капли густо летят прямо из мрака, не нуждаясь в свете для выбора своего пути. Вера бежит вдоль стены, ограждающей дом, вправо. Катя смотрит налево, на т?мный прямоугольник наглухо закрытых ворот, зачем-то отирая воду с лица. Многие окна уже снаружи задраены одеялами, закрывающими ст?кла, отчего дом выглядит пугающе, на шесте над крыльцом вместо красного флага висит мокрый ч?рный ватник, м?ртвый, как пугало. Катя поворачивается и тоже начинает бежать, чтобы не остаться здесь одной. Они знают место, где под стеной можно пролезть, этот лаз выкопали летом мальчишки, когда играли в гражданскую войну. Капли противно колют Катино лицо на бегу, один раз она поскальзывается на мокрой траве и чуть не падает. В яме под стеной собралась вода, но приходится туда лезть, впрочем, Катя уже такая мокрая, что спокойно ложится в грязь и полз?т без отвращения, отворачивая только лицо от толкающихся впереди сапог Веры, которые бросают ей навстречу крупные брызги, полные хрустящего на зубах песка. Дальше они бегут степью, в темноте, сквозь намокшие заросли травы, с не? вода заливается им в сапоги и хлюпает, пропитав уже носки. На дороге - лужи и грязь, здесь приходится падать, стараясь только не вывихнуть ногу, вся одежда уже в грязи, а кроме того Кате вс? время чудится преследование свирепого в своей неистовой классовой ненависти Ломова, вооруж?нного молотком как типичным оружием пролетария, Ломов должен бежать быстро, от могучей силы в ногах, протаптывая грязь дороги сапогами до вечной, никогда не намокающей тверди. Иногда Кате кажется, будто она слышит уже сзади тяж?лый, чавкающий его топот, и она тогда собирает последние силы и ещ? быстрее устремляется впер?д, падает, вста?т и снова бросается в темноту, временами она даже перегоняет Веру, потому что та падает, и падая едет на коленях дальше по грязи, и давно уже никто не думает о том, чтобы не испачкаться.

Когда они видят впереди свет строительного городка, то идут к нему шагом, потому что сил у них почти уже не осталось. Рабочие не вышли на ночную смену, отвращ?нные неуютностью холодной сырости, падающей сплошной стеной с небес. Их воля подавлена в сонном тепле лежанок, закрытых от дождя, и они превратились в человеческих животных, сомкнувших усталые глаза перед царствием темноты, так что Катя даже пугается, уж не установил ли Ломов повсюду свою ч?рную, совиную власть. И когда на стук их кулаков и локтей отворяется дверь пошарпанного степной непогодой домишки, освещ?нного электрической лампочкой, перед которой вс? сыпется и сыпется на свету косая водяная крупа, Катя что есть силы кричит в лицо согнувшемуся под притолокой человеку:

– Вы что, силу воли своей забыли, товарищи? Почему не работаете?

– Камень не клеится в такой дождь, товарищ пионерка, - рассудительно улыбается рабочий.
– Как только клеиться станет, так десять норм положим. А что прибежали-то в такую воду?
– он обеспокоено смотрит на задыхающуюся Веру, прижавшуюся лбом к рукам, а руками к деревянной стене, по бледному электрическому лицу е? стекают капли.

– Контрреволюция, - тяжело и хрипло произносит она.
– Ломов вечную ночь сделать хочет. Окна одеялами затыкает. Помогите, товарищи.

– Ватник вместо флага повесил, - добавляет Катя.
– Часы молотком истребляет. Т?тю Клару в подпол посадил.

Девочкам выдают по куску непромокаемой материи для защиты от дождя, и бригада рабочих в составе девяти человек отправляется с ними в степь, чтобы освободить детский дом, ставший временно бастионом контрреволюции. Они разбивают ломами запертые ворота, врываются в здание и ищут повсюду товарища Ломова, но находят только перепуганных детей, сидящих на своих кроватях, и злую Клару, измолотившую себе руки до синяков о дверь темницы, они срывают с окон одеяла, выламывают запертые повсюду на ключ двери, и за самой последней дверью, комнатой Никанора Филипповича, таится в темноте лютый враг, он бросается впер?д с р?вом бешеной дикой свиньи, он бь?т молотком человеческие головы, и показывает тем самым сво? истинное кровожадное контрреволюционное лицо. Ломова сбивают с ног и с хрустом и чавканьем бьют ломами, сверху вниз, будто пробивают во льду прорубь, ему раскалываю кости и он неистово хрипит, а потом переста?т. Кто-то зажигает фонарь, на кровати лежит труп Никанора Филипповича в пижаме, с пов?рнутой набок головой, глаза его прикрыты, но рот некрасиво разинут и язык вывалился наружу, такой синий и противный, белые волосы взъерошены, как у мокрого воробья, худые босые ноги вытянуты кривыми пальцами в сторону стены, и на них лежит животом Саша, руки Саши лежат вдоль тела, голова утыкается в бель?, голые раздвинутые ноги падают на пол, платье Саши задрано, а трусы и колготки разорваны пополам.

На следующий день в детдом приезжают люди в военной форме, они ходят по всем комнатам и вс? осматривают, даже заглядывают под кровати, снимают портрет Ленина в красном уголке, словно ищут за ним дверь в неведомый мир, а портрет Сталина не снимают, потому что за ним никакой вредной двери быть не может, наконец т?тю Клару и Катю с Верой увозят на машине в город, чтобы допрашивать как свидетельниц. Там они попадают в большое здание, построенное из светлого камня, в котором так чисто и сухо, что вчерашний дождь кажется явлением потусторонним, Катю приглашают в кабинет, где пахнет мебельным деревом и чернилами, она садится на стул, стесняясь своих грязных колгот и каз?нной курточки, заляпанной присохшей грязью, напротив не? за столом сидит сухощавый мужчина с прокуренным лицом, он листает какие-то бумаги и неподвижно всматривается в них, быстро двигая маслиновыми глазами, у которых ж?лтые белки, перед ним стоит стакан в витом железном подстаканнике, и в стакане - дымящийся светлый чай.

– Котова, Катерина?
– вдруг говорит он, не отрываясь от своего занятия, словно обращается не к Кате, а к кому-то ещ?, кто есть в комнате, но кого Катя не может видеть.

– Да, - соглашается Катя.
– А откуда вы знаете?

– Мы вс? знаем, - машинально говорит мужчина, продолжая перелистывать бумаги.

Катя осматривает свои ноги, обнаруживает, что колготки на левой не так порваны, как на правой, где зияет крупная дыра, и прячет правую голень за левую. Потом она вед?т глазами по стене, по портрету Дзержинского, по пятнышку обсыпавшейся краски, к окну, где на белом подоконнике стоят горшки с сухими маргаритками. За стеклом на окне толстая клетчатая реш?тка, за ней движутся размазанные фигурки людей на той стороне улицы, стоят пыльные дома, но никаких звуков в кабинете не слышно, потому что все окна и форточки затворены.