Финикиец хитро улыбнулся ему. “Ты тоже можешь поднять цену, которую берешь за это”.

“Не так уж далеко”, - сказал Соклей. “Вы знаете, мы будем не единственными, кто это продает. Если нам придется просить вдвое больше, чем кому-либо другому, только для того, чтобы вернуть наше серебро, мы не сможем вести там много бизнеса ”.

“Это будет не так уж плохо”, - сказал Химилкон. “Помните, большая часть папируса поступает через Родос - и если он поступал через Родос в последнее время, я его покупал. У вас будет меньше конкуренции, чем вы думаете ”.

“Но папирус всегда был предметом роскоши. Людям не обязательно иметь его”, - сказал Соклей.

“Конечно. Но это верно для всего, что вы несете на акатосе, не так ли?” Химилкон потянул за золотое кольцо, которое носил в левом ухе, как бы устраивая его поудобнее. Он почесал свою курчавую черную бороду. “Боюсь, причина, по которой ты больше всего на меня сердишься, о лучший, в том, что у меня есть преимущество в этой сделке”.

Соклей опасался, что он прав. Родосец не собирался этого признавать. “Нет, в самом деле”, - сказал он. “Мы заключили множество сделок, в которых у вас было преимущество. Помнишь павлина несколько лет назад?”

“О, да, я помню их очень хорошо”, - ответил Химилкон. “И когда вы плыли с ними в Великую Элладу, какую прибыль вы выжали из итальянских эллинов?”

“Павлины были уникальны, однако. Папирус совсем не такой”, - настаивал Соклей.

Единственным ответом Химилкона было пожатие плечами. “Если тебя не волнует цена, которую я назначил, мой господин, ты можешь отплыть в Афины без папируса”.

“Хорошо”. Соклей поднялся на ноги. Он автоматически наклонил голову, поднимаясь со стула; На ветхом складе Химилкона в гавани были полки, выступающие под странными углами, и низкий потолок. На полках лежали пакеты, тюки и банки с товарами со всего Внутреннего моря и из стран, расположенных далеко на востоке и севере: финикиец торговал многими вещами, помимо папируса. Соклею в тот момент было все равно. Он сказал: “Всегда приятно беседовать с тобой, о изумительный. Прощай”.

Он повернулся, чтобы уйти. Иногда лучшие сделки заключаются не с тобой. Он сделал несколько шагов к двери, прежде чем Химилкон голосом, полным боли, крикнул: “Подожди”.

“Почему?” Спросил Соклей. “О чем еще нам нужно поговорить?” Он надеялся, что финикиец остановит его, но не рассчитывал на это. Иногда единственный способ сохранить жизнь торговцу - это показать, что ты не боишься убить и его тоже. Иногда. Судить, когда… Судить, когда - вот что делало торговца.

“Если ты собираешься быть ... трудным, я полагаю, что смогу обойтись менее чем тремя драхмами, тремя оболоями за рулон из двадцати листов”, - сказал Химилкон. “Немного меньше, имейте в виду”.

“Я должен на это надеяться”, - сказал Соклей. “Одна драхма, два оболоя - более обычная цена - это всего лишь чуть больше трети того, что вы пытались из меня выжать”.

“Это цена, когда все привозят в Афины много папируса”, - сказал Химилкон. “Поскольку большая часть египетских перевозок осуществляется через Родос, и поскольку я скупаю товары с прошлой осени, вряд ли в этом сезоне они будут такими дешевыми”.

“Так ты говоришь сейчас”, - сказал Соклей. “Но все, о чем нам нужно беспокоиться, это об одном круговом корабле из Александрии, идущем прямо в Афины. Их основным грузом всегда является зерно, но их капитаны перевозят и другие вещи, чтобы подзаработать на стороне, а папирус - это то, что всегда приносит им хорошую прибыль ”.

“Это могло бы принести вам также неплохую прибыль”, - сказал Химилкон, изо всех сил стараясь, чтобы идея звучала заманчиво.

Соклей отказался показать, что у него есть искушение. “Могло бы, ” многозначительно сказал он, “ если бы вы дали мне возможность изменить цену. В противном случае...” Он вскинул голову.

Финикиец прижал обе руки к лицу в мелодраматическом смятении. “И ты назвал меня вором! Я полагаю, вы ожидаете, что я потеряю всю прибыль, которую я рассчитывал получить от получения папируса в первую очередь ”.

“Вы ничего не получите, если сделаете это слишком дорогим, чтобы стоить моего времени”, - сказал Соклей. “И вы должны оставить мне возможность поднять цену и получить собственную прибыль в Афинах. Если я не смогу запросить за это хотя бы наполовину приличную цену, никто у меня ничего не купит. С таким же успехом я мог бы не привозить это, если не могу продать ”.

Химилкон сказал что-то резкое по-арамейски. Соклей сказал что-то еще, такое же резкое, на том же языке, чтобы напомнить Химилкону, что он понимает. Они кричали друг на друга по-гречески. Химилкон снизил цену на пару оболоев. Соклей презрительно рассмеялся. Финикиец, выглядевший встревоженным, снова спустился.

Это заставило Соклея подняться - на оболос рулоном. Химилкон заорал так, словно раскаленное железо обжигало его плоть. Соклей проигнорировал театральность, которая только сделала Химилькона еще более театральным. “Вы хотите, чтобы моя жена и мои дети голодали!” - закричал он.