“Тогда как тебе это удалось?” Спросил Менедем. Его двоюродный брат мог многое, но никогда не был быстрым, не так, как он хотел.

“Во-первых, я научился говорить как афинянин”, - ответил Соклей. “Во-вторых, я водил компанию с любителями мудрости, которые - в основном - другой породы”.

“О”, - сказал Менедем. В этом была определенная доля смысла, но только определенная доля. “Почему философы отличаются? Они выяснили, как жить без денег?”

“Некоторые из них так и сделали, решив не заботиться о многих вещах, на которые большинство мужчин охотятся за деньгами”, - сказал Соклей. Менедем вскинул голову. Этот путь был не для него. Он слишком любил свои удобства. Соклей продолжил: “Но многие люди, которые могут изучать философию и историю всю свою жизнь, - это те, кто может позволить себе делать это с самого начала. Им не нужно беспокоиться о оболосе здесь и оболосе там, потому что они происходят из богатых семей. У них больше серебра, чем они смогут потратить, если доживут до девяноста лет ”.

В его голос вернулась резкость. Менедем вспомнил, как ему было горько, когда отец вызвал его домой из Афин. “Что ж, моя дорогая, если мы станем достаточно богатыми, ты сможешь уйти из торгового бизнеса и снова проводить все свое время в Ликейоне”, - сказал он.

“Для меня слишком поздно”, - сказал его двоюродный брат. “Я слишком долго жил в мире; я никогда не мог быть равнодушным к деньгам - или принимать их как должное, как это делают многие философы. И знаешь, что меня действительно раздражает?”

“Скажи мне”, - настаивал Менедем. Время от времени Соклеосу приходилось выплескивать то, что его грызло, или впадать в бешенство.

“Они не знают, как им повезло”, - сказал он сейчас. “Помнишь, я говорил тебе, что встретил Гекатея из Абдеры в Иерусалиме, когда мы были на востоке в прошлом году? Он писал историю в Александрии и узнал, что Иудеи сыграли в этом определенную роль. Так что же он сделал? Он направился в Иерусалим, чтобы посмотреть, что он сможет узнать о них. Он не беспокоился о деньгах - он просто сделал это. Я был так ревнив, что хотел свернуть его тощую шею. Там я был, беспокоясь о том, что я мог бы продать и что я мог бы купить, а он проводил свое собственное приятное время, бродя вокруг, задавая вопросы - когда он нашел кого-то, кто говорил по-гречески, чтобы ответить на них, то есть.”

“Ты тот, кто выучил арамейский”, - сказал Менедем.

Соклей ответил на этом языке, что-то настолько грубое, гортанное и злобно звучащее, что трое или четверо прохожих обернулись, чтобы посмотреть на него. Менедем не думал, что Соклей заметил. Возвращаясь к греческому, он продолжил: “Да, я тот, кто выучил арамейский, и я, вероятно, тоже узнал об иудаях больше, чем Гекатей. И мне это принесло много пользы, потому что именно он напишет книгу, и его запомнят ”.

Лукаво сказал Менедем: “Ты тот, кто уложил жену трактирщика”.

Его кузен мрачно усмехнулся. “Так и есть. Это тоже не сработало. Впоследствии мы оба оказались более несчастными, чем были бы, если бы никогда не ложились вместе в постель”.

“Да, я знаю. Это очень плохо. Предполагается, что так не должно получаться ”. Единственные случаи, когда Менедему не доставляла удовольствия супружеская измена, были те, когда об этом узнал муж женщины.

Соклей не ответил ему сейчас. Они шли дальше по узким, извилистым, вонючим улочкам Афин. Когда Менедем не мог видеть величественных зданий акрополя или тех, что по краям агоры на северо-западе, город казался просто еще одним полисом, огромным, но ничего необычного в том, как жило большинство его жителей. После того, как он вернулся из очередного тупика, он пожелал, чтобы это место, подобно Пейреусу, могло похвастаться аккуратной сетью улиц в стиле Гипподамии.

Однако, не повезло. Ему и Соклеосу пришлось убираться с дороги, когда женщина крикнула: “Выходим!” из окна второго этажа и вылила содержимое ночного горшка на грязную улицу внизу. Мухи начали жужжать вокруг вонючей лужи. Мужчина в гиматии перед родосцами выкрикивал проклятия в адрес женщины, потому что на него брызнули помои. Когда она проигнорировала грубые слова, он запустил камнем в окно. Он отскочил от деревянного ставня, сломав две планки. Он пошел своей дорогой, довольный. Из безопасной комнаты наверху женщина выкрикивала в его адрес свои собственные проклятия. Теперь он игнорировал ее.

“Добро пожаловать в жизнь в большом городе”, - сказал Соклей с кривой усмешкой, хотя подобная сцена могла бы произойти в любом греческом полисе, независимо от размера.

“Он промахнулся мимо нас, и мы потом в нем не гуляли”, - сказал Менедем. “После этого кого это волнует?” Они прошли еще немного, затем свернули на более широкую улицу, которая шла прямо на восток. Менедем указал вперед. “Эти изогнутые ряды сидений впереди - это, должно быть, театр”.

“Да, это верно”. Соклей опустил голову. “И ты видишь большой участок черепичной крыши за ними?”