У тебя ранний сепсис новорожденного, даже и не знала, что такое бывает, но оказывается бывает. Вчера много смотрела про это. Помимо прочего положительное воздействие оказывает грудное вскармливание, молоко матери, я надеюсь мое молочко дает тебе силу, а мне надежду.

Меня всё время спрашивают, как тебя зовут, а я не могу ответить. Ты появился на свет так неожиданно рано, мы и не успели выбрать имя. Ищу в интернете подходящие имена с сильным значением, но ничего не приходит. Хочется назвать тебя «надежда», но среди не могу найти мужское имя с таким значением.

Я снова ходила к тебе. Ванечка. Теперь у тебя есть имя, наш родной сыночек.

10.02. Пришли результаты анализов плаценты и околоплодных вод. Наиболее вероятная причина, что виной всему свиной грипп, это он сыграл с нами в злую шутку, это он сделал это с нами. Я ещё раз услышала, что ты мой спаситель и если бы ты так яро не рвался наружу и не появился так быстро, мое женское, да и в целом здоровье были бы под большим вопросом. Ты меня спас! И сейчас я жива и здорова, а ты там…пытаешься бороться уже и за свою жизнь, я благодарю тебя, мой малыш.

12.02. Неделя. Тебе ровно неделя, мой родной. Я опустошена и пытаюсь принять ситуацию. Надежда на твою жизнь есть, но на какую? Я боюсь об этом думать, но, наверное, скоро я и это приму. Человек быстро адаптируется, и мы привыкнем к такой жизни. Наверное. В глубине души я молюсь за наше счастье, за право быть счастливыми и не обременёнными недугами. Вечерами мне хочется открыть окно и закричать: «Вселенная, умоляю, помоги мне, помоги нам».

К концу моего 10-ти дневного пребывания в роддоме я была настолько измотана, что молила: «Пускай это всё закончится и уже неважно как. Я хочу в свою прежнюю жизнь.». Я уже как будто ждала, что наконец-то наступит конец, конец этой истории, пускай даже тот самый страшный и трагичный конец. Возможно, и разговоры о том, что – молодая, здоровая, родишь ещё, или же ежедневные рассказы о крайне тяжёлом состоянии малыша сделали своё дело, но иногда казалось, что я просто жду, жду, когда не станет моего ребёнка. Как бы страшно и омерзительно это сейчас не звучало. Я не буду лукавить и писать, что я всегда верила и не переставала надеяться, была стойкой и сильной, нет, были очень жуткие моменты отчаяния: «Пусть всё закончится». Но лишь одно я знаю точно, я не переставала любить, сильно любить этого кроху. Я не знаю насколько это было нормальным в том состоянии и при тех обстоятельствах, но я никогда не смогу простить себя за те отвратительные мысли.

Несколько раз ко мне приходил психолог. Я плакала только при первой нашей встрече, когда пыталась рассказать о случившемся. Только пыталась, училась произносить это вслух, уговаривая себя, что это не сон, а моя новая реальность. Жестокая. Сильно жестокая реальность. При следующих встречах я говорила, что всё в порядке, а сама листала сайты с брошенными крохами и читала о процедуре опекунства, так сильно овладел мной материнский инстинкт, так сильно мне не хотелось уходить отсюда одной.

Засыпала я только тогда, когда девочкам из соседней палаты приносили их малюток на кормление и я слышала детский плач, тот плач, который тогда мне не суждено было услышать.

Тогда, в стенах родильного дома, хотелось услышать: «Не переживай, всё будет хорошо». Но никто не говорил. Кто-то, кто мог осмелиться, хотя скорее всего просто не обладал чувством такта, говорил: «Инвалид», слышав которое в моей голове вырисовывались самые жуткие картины.

Остальная часть просто молчала, но иногда то молчание казалось громче любых слов. Я понимала, о чём они молчат.

Возможно, это какое-то негласное правило – не обнадёживать, но в тот момент, когда ты наедине со своим горем, эта поддержка важна как никогда. Я не говорю сейчас о поддержке моих родных и близких, ведь и им было трудно подобрать слова, я говорю о тех кто был там, был рядом, был прямым свидетелем происходящего, кто, наверняка, был свидетелем не одних преждевременных родов и чьё: «Мы сделаем всё возможное для малыша, мы постараемся, чтобы с ним всё было хорошо», могло бы многое изменить, облегчить и подарить надежду, подарить это простое желание жить. Да, мне говорили, что спасают меня, что со мной всё будет хорошо, но важно ли это было тогда? Нет. Разве могли быть тогда мысли о себе? Нет. Тогда, все мысли были о нём, о моём малыше.

Спустя 10 суток моего кроху перевели из родильного дома в отделение анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии детской областной больницы нашего города. Моя 12-ти дневная история здесь в роддоме закончилась. Меня отпустили домой. Одну.

Как ни странно, я не испытывала и не испытываю никаких отрицательных чувств, только тепло, радость и любовь к этому прекрасному месту, месту новых жизней, месту, где зарождается самая сильная любовь на планете, любовь мамы к своему ребёнку.

За эти 12 дней я плакала всего несколько раз. Кажется, дело было в окситоцине, который мне кололи. Было больно, обидно, но слёз не было. Так было до тех пор, пока я не переступила порог родильного дома одна, без ребёнка на руках, без сил, в полном отчаянии, растерянности и непонимании того, что будет дальше. Тогда я не могла остановиться, я рыдала, долго, много, взахлёб. Я дала волю чувствам, я дала время самой себя пожалеть. Мне так это было нужно.

***

Роддом. Я не услышала первый крик своего только что родившегося малыша, не смогла прижать свою кроху к груди, не смогла вдохнуть его вкусный запах, я не могла быть с ним рядом и наслаждаться материнством, я даже не смогла дотронуться до него. Единственное с чем я осталась это огромнейшее чувство вины – не сберегла.

Если к словам «ИВЛ» и «кувез» за эти дни я немного привыкла, то слово «реанимация» вселяло огромный страх и ужас. Теперь мой малыш боролся за жизнь там. Без меня. Только в окружении врачей и медперсонала. Посещать Иванушку я могла 2 часа в день в определённое время. Он всё также находился в закрытом кувезе, всё также на искусственной вентиляции лёгких, всё такой же крошечный.

680 грамм. С таким весом Ваня поступил в реанимацию. И если многие родители там ведут дневник прибавок в весе своих крох, то мой дневник состоял из одного слова: «жив».

Вдоволь нарыдавшись после роддома, мы с мужем поехали в больницу, туда, куда увезли нашего малыша. К Иванушке нас не пустили, к нам вышел заведующий отделением реанимации и из сказанного им в тот момент я поняла…ничего, совсем ничего, я была не в состоянии что-то услышать и уж тем более понять. Уже потом муж мне рассказал всё что понял. Главная мысль в этом всём была одна, такая же, как и в роддоме: «Состояние тяжёлое, никаких прогнозов».