Я находился в больнице уже две недели. С каждым днем мое состояние ухудшалось. Я смотрю в зеркало и вижу отражение, которое когда-то было мне знакомо. Теперь это лишь тень самого себя. Моя кожа стала бледной, почти прозрачной, как будто свет не может пробиться сквозь нее. Синие венки проступают на запястьях и шее, напоминая о том, что внутри меня происходит что-то ужасное. Мои волосы — это еще одна жертва этой борьбы. Я всегда гордился своей шевелюрой, но теперь она редеет, и я чувствую себя уязвимым, словно потерял часть своей идентичности. Я стараюсь не думать о том, как выгляжу, но каждый раз, когда я провожу ладонью по волосам, а затем вижу волосы на ее внутренней стороне, мое сердце в ужасе замирает. Усталость пронизывает меня до костей. Даже простые вещи, такие как подняться с кровати или пройтись по комнате, становятся настоящим испытанием. Я чувствую, как каждая клетка моего тела сопротивляется, как будто она говорит мне: «Достаточно». Время от времени меня накрывает волна тошноты — побочный эффект лечения, которое должно было спасти меня. Я стараюсь не поддаваться этому чувству, но оно приходит и уходит, оставляя меня истощенным и подавленным. Когда я разговариваю с родителями по видеосвязи я вижу в их глазах беспокойство и страх. Они пытаются быть сильными для меня, но я чувствую их боль. Мне тяжело смотреть на их лица, полные надежды и тревоги. Я не хочу быть обузой, но порой кажется, что вся жизнь вращается вокруг меня и моего состояния.

Еще я очень много думаю о Милисенте. Прошло несколько недель с тех пор, как мы в последний раз виделись. Кажется, это было целую вечность. Я помню, как она смеялась, как светились её глаза, когда мы просто сидели рядом, не говоря ни слова. Теперь это кажется недостижимой мечтой. Я смотрю на её фотографии на телефоне, и сердце сжимается от боли. Как будто в каждой из них заключена часть меня, которую я больше не могу вернуть. Я пытаюсь отвлечься: читаю книги, смотрю фильмы, разговариваю с Линдой и другими пациентами, но всё это лишь временное утешение. Внутри меня пустота, которую ничто не может заполнить. Я скучаю по её голосу, по тому, как она шутит, по её теплым рукам, которые всегда знали, как успокоить. Вечерами я часто выхожу на улицу и смотрю на звезды. Они напоминают мне о нас — о том, как мы мечтали вместе, о том, как загадывали желания под ночным небом. Я закрываю глаза и представляю её рядом. Иногда мне кажется, что я слышу её смех вдалеке. Но стоит мне открыть глаза, как реальность снова накрывает меня волной одиночества. Я знаю, что нам нужно пережить это время разлуки, ведь оно в сравнении с пятнадцатью годами является мелочью, но мысли о том, что впереди ещё несколько месяцев ожидания, давят на меня. Я хочу вернуться к ней, хочу снова чувствовать её рядом. Я надеюсь, что когда мы снова встретимся, все эти мучительные дни будут стоить того. Надеюсь, что смогу обнять её так крепко, как никогда прежде, и сказать всё то, что не успел сказать. Я держусь за эту надежду — она моя единственная опора в этом бесконечном ожидании. Мы часто переписываемся, много разговариваем по телефону и пару созванивались по видеосвязи, но сейчас я понимаю, что вскоре не смогу пользоваться этой возможность, потому что в ближайшие дни мне нужно будет сбрить волосы. Я не хочу, чтобы она видела меня таким. Хотя понимаю, что это неизбежно, так как после окончания химиотерапии, когда я вернусь, максимум, что у меня будет — очень короткая стрижка, если это вообще можно будет назвать стрижкой.

Милс рассказывает мне о своих днях, и я радуюсь за нее. Радуюсь, потому что ее жизнь остается такой же стабильной, как и была раньше. В ее жизни есть любимые люди, любимая работа и хобби, которым она посвящает свободное время. Она никогда не останавливается на достигнутом и всегда ищет новые пути для роста. Это вдохновляет меня работать над собой, стремиться к большему и не бояться перемен. Я вижу, как она упорно трудится ради своих целей, и это наполняет меня гордостью. я люблю ее за то, что она просто есть. За ее улыбку, за те моменты тишины, когда мы просто сидим рядом, за все приключения, которые мы пережили вместе. Она — моя поддержка, мой спутник и моя любовь. И я надеюсь, что смогу сделать ее такой же счастливой, как она делает меня.

— Мистер Феррар, у меня все готово, — в палату вошла Линда.

Сегодня она заплела косы. Значит, кого-то не удастся спасти. Обычно ее светлые, почти белоснежные волосы спадали на плечи мягкими волнами, переливаясь на солнце как золотистый шелк. Но когда она заплетала косы, это означало, что в болезнь брала над кем-то вверх. Не знаю, можно ли это назвать традицией, но она рассказала, что делает так с первого дня работы. Почему именно косы? Я не знаю.

— Мы же договаривались, что будем обращаться друг к другу на «ты», — подметил я, вставая с постели.

Ее губы дрогнули, а сама она еле сдерживала слезы. Никогда не смогу понять, как с таким ранимым сердцем она работает в отделении, где несколько раз в неделю умирают люди.

— Помню, но этого мне не позволяет профессиональная этика.

— В первый мой день тебе этика не мешала, — тихо рассмеялся я.

— Пф! Ладно, садись, — она кивнула на стул напротив туалетного столика.

Я сделал как она сказала. Девушка включила машинку для стрижки волос и медленно начала возить ей по моей голове. В отражении зеркала я видел как мои волосы падают на пол большими прядями. Звуки машинки становятся все громче, и я закрываю глаза. Каждый новый проход машинки напоминает мне о том, что я борюсь. Борюсь за свою жизнь, за возможность снова увидеть мир таким, каким он был до всего этого. Когда последний кусочек волос падает на пол, я открываю глаза и смотрю на свое отражение. Да, это я — изменённый, но всё ещё тот же человек.

— Готово, — Линда положила машинку на стол, а затем взяла веник и начала сгребать волосы в савок. — Как ощущения?

— Странные, — я провел рукой по лысой голове.

— Ничего, привыкнешь.

Я молча кивнул головой. Сел на кровать и просто смотрел на блондинку. Она выглядела так, словно хотела выговориться, но не хотела навязываться. Тем более с чужими проблемами. Мне здесь так скучно и одиноко, что я был готов на все, поэтому окликнул ее. Она подняла на меня свои голубые глаза и заморгала, стараясь прогнать слезы.

— Вы с ним не знакомы, — начала она. — Он у нас уже второй раз. первый был год назад, а потом у него случился рецидив. Его зовут Спенсер, у него был рак головного мозга, а еще периодические проблемы с памятью. Он часто называл меня своей внучкой и…, — Линда поджала губы. — Мне так его жаль. У него есть только сын, который повесил на него уйму кредитов. Ни разу не приходил навестить его, спросить, как его самочувствие. Он только звонил и требовал денег. Каждый божий раз одно и тоже. А сегодня, когда я пришла ставить ему капельницу… Он уже не дышал. Его глаза были открыты, а в них пустота.

Метла выпала из ее рук, а из глаз потекли слезы. Я встал с кровати и в ту же секунду оказался рядом с ней. Обнимать ее было неуместным, поэтому просто положил свои руки на ее хрупкие плечи, хотя понимал, что ничего этим не добьюсь. Мне просто хотелось поддержать ее, дать понять, что она не одна, как она дала понять это мне.

— Почему люди так жестоки со своими близкими…

В этот момент я задумался: либо у нее слишком огромное и ранимое сердце, либо у нее у самой не все так гладко с семьей. Ее чувствительность делает ее эмпатом: она способна ощущать эмоции других, сопереживать и страдать вместе с ними. Думаю, это качество может быть как благословением, так и проклятием. С одной стороны, она может быть надежной опорой для тех, кто нуждается в поддержке, проявляя искреннюю заботу и понимание. С другой стороны, ранимость может приводить к эмоциональному выгоранию.