Из квартиры Алёны я вышла через двадцать минут, с трудом влив в себя кружку чая и протолкнул одно печенье. Долгожданного утешения не получила, даже выговориться не получилось. И внутри как-то саднило. И за себя — за родителей, и за Алёну, которая думает сейчас, что попала в сказку, но Глеб — совсем не принц на белом коне... Вот только начни я это сейчас объяснять, воспримет в штыки, поругаемся. А значит, всё, что я могу — предоставить ей возможность самой выбирать и ошибаться. А может быть, всё обойдётся. Вдруг Глеб влюбился? Бывает же такое, и не только в кино.

Я спустилась в метро и снова бесцельно села в поезд. Вагон слегка качало, и во мне беззвучно качалась печаль.

Я была в шоке, узнав в двадцать лет, что отец гуляет на стороне, а мать это знает и, более того, поддерживает. Ведь как иначе назвать её терпеливое молчание и игру на публику в счастливую семью? Это нужно для бизнеса. Выгодно.

Я не знала, как вернуться домой. А ведь придётся. И смириться придётся. Жить под одной крышей, общаться, вместе встречать праздники, ездить к морю. И я привыкну. Научусь так же искусно врать, что всё хорошо. Идеальная семья — как идеальная картина в золотой рамочке, абсолютно прогнившая изнутри. И ведь у многих так: за красивым фасадом совершенно разрушенный быт.

Я больше не могла держать это в себе. Преодолев смущение, достала мобильный и набрала смс-сообщение: «Мне плохо... Мы можем встретиться?»

Он тут же перезвонил, чтобы узнать, где я и что случилось. Не особенно распространяясь об обстоятельствах, ответила лишь на первый вопрос и предложила приехать туда, где он, если удобно.

Саша ответил, что только вернулся с дежурства, сейчас он у деда, и, если я помню адрес, могу подъезжать.

Я помнила. Да и ехать было недалеко. Поэтому тут же пересела на поезд в обратную сторону и через десять минут поднялась на поверхность. Идти пешком было ещё минут десять. А потом была дверь, за которой меня приветливо встретили. Пусть и весьма оригинально.

— Проходи, проходи, Вера. Сашка в душе, скоро будет. Чайку?

— Если можно. Вы простите, что я так нагрянула...

— О, да ты что, мы гостям рады. Особенно таким симпатичным.

И дед направился на кухню, напевая под нос:

— Я пришёл к тебе с приветом, утюгом и пистолетом. Вера, ты печенье овсяное любишь?

— Люблю.

Почему-то тут мне захотелось улыбаться. От Виктора Михайловича веяло оптимизмом, хотя его жизнь наверняка не была сладкой. Как говорится, жизнь протянется — всем достанется. Мне вон уже в двадцать по голове прилетело.

— А ты чего такая смурная? Случилось чего? — почувствовал Сашин дед.

— Да так... — я замялась, не зная, имею ли право вываливать на людей свои неурядицы.

— Ну, если секрет, не говори. А вообще, когда поделишься с кем-то, легче становится. Я ж не знаю, что у вас там за тайны. С Сашкой проблемы?

— Нет, с Сашей всё здорово. Просто родители... Я сегодня узнала, что отец маме изменяет, и, оказывается, уже давно. Просто она молчала, изображала перед всеми идеальную семью. И передо мной тоже.

— Семён Семёныч, — задумчиво протянул Виктор Михайлович, присаживаясь на стул напротив. — Да-а, дела.

Я вздохнула.

— Не знаю, что делать.

— А что делать? Поплакать и жить дальше. Родители сами во всём разберутся.

— Ну конечно, разберутся. Они всегда так и делают. Если это выгодно для бизнеса, связей, позиции в обществе.

— А ты, Вера, кажется мне, всё время стараешься их победить и научить жизни. А просто несчастных людей в них не видишь. Ласково с ними надо, с любовью.

— А они ко мне разве с любовью?

— Так потому всё, что в них самих любви мало. Не от жадности они, а от скудости. А ты подобрей с ними будь. Нельзя на родителей обижаться. Им тоже поддержка нужна и ласковое слово. И корни свои вырывать нельзя. Слышала притчу про дерево без корней?

Я покачала головой, чувствуя подступающие слёзы и опуская голову, чтобы скрыть это.

— Если вырвать корни, что будет? Дерево без корней по свету носит, да толку мало.

— Но я не могу их простить. И понять не могу.

— Надо учиться. Никто не говорит, что сразу получится, это не происходит за пять минут. Иногда на это уходят годы. Но зачем носить с собой всюду эти камни — обиды, злость, разочарования? Тяжело с ними, неудобно, а бросить их, отказаться от них мы ни за что не соглашаемся. А ты прости и отпусти. И где болит — пройдёт.

Я на мгновение закрыла лицо руками. Глубоко вдохнула.

Ну вот, пришла к человеку и испортила ему настроение.

Но Виктор Михайлович, дав мне возможность прийти в себя, поставил на стол чашку чая — ту же, что в прошлый раз, и мягко сказал: