– Ого! – сказал Боря, который всегда слышал только сам себя и посему с одинаковым удовольствием говорил и с кем-то, и с пустотой, – тут у вас, ребята, целый арсенал. Вы не обижайтесь, если я что-нибудь возьму. Вот эти денежки, например возьму, и из оружия что-нибудь… А денежек могли бы и больше оставить, скупердяи несчастные.

Он взял в руку коротенький автомат неизвестной ему системы и прикинул вес.

– А ничего штучка! Вы, ребята, видно воевать собрались.

Он приметил, в какую сторону ведут следы (следы были ясно видны на мокрой глине); приметил, и пошел в противоположную сторону. Не доходя до моста, он остановился – его мутило. Он оперся ладонью о коряжистую иву и целую минуту стоял, нагнув голову. Потом распрямился.

Что-то зашуршало в орешнике. Боря выпустил неожиданную оглушительную очередь и на дорогу выскочило что-то решетчатое, похожее на стремянку – существо быстро сгибалось и разгибалось, стараясь поскорее сбежать, не понравились ему борины пули. А, зверей развели!

– Что-то плохо, ребята, – сказал он, – совсем плохо. И рыба сдохла. И мы все скоро повыздыхаем. Я же говорил, что нельзя ее брать.

Он выплеснул рыбу в Хворость и нетвердой походкой пошел к мосту. У моста его отпустило и он даже пожалел о том, что выбросил рыбу. Автомат он спрятал за пазуху.

Бахнул выстрел и штукатурка обвалилась с потолка. Начинался штурм. Запахло настоящей войной. Хотя Оксана видела войну только по телевизору и в кино, она точно знала, что война пахнет и выглядит именно так: счастливое небо, счастливое солнце в небе, счастливое лето, когда только отдыхать и загорать под счастливым солнцем – и пуля, пролетев у твоего виска, тупо долбит штукатурку, а штукатурка пахнет войной. По стене прошлась очередь. И как эхо, отозвалась еще одна дальняя.

– Еще кто-то стреляет, – сказал Коре.

– Еще кто-то стреляет, – сказал Паша и опустил автомат. – Это где?

– Это в лесу, там где ты бросил машину, – ответил Большой Итя. – Штурм отменяется. Я говорил отремонтировать замок на двери? Что это за машина, если каждый идиот в нее может залезть?

– Из моей пушки пальнули, – сказал свиноподобный Паша. – Я сам с ним разберусь. Пойду вперед.

И он пошел вперед. В этот вечер Боря-Бульдозер не вернулся к жене.

Следующим утром нашли его полузатонувшее тело.

У тела вились глупые блестящие киберрыбки.

– Нет, я не поеду, – сказала Оксана, – я пришла сюда только для того, чтобы тебе это сказать.

– Неужели только для того?

– Нет, мне еще хотелось встретить тебя разок. Но ты не много о себе думай.

У меня здесь есть муж и сын. Муж, положим, не большое сокровище, но сына я не хочу терять. Вот еще и поэтому я отсюда не уеду.

– И ты не боишься всех здешних уродств? Одна следилка чего стоит!

– Следилка, между прочим, вполне практичная вещь. Она заставляет не расслабляться и следить за собой. Ничего плохого я в ней не вижу. Ты просто не умеешь понять отвлеченную идею или злишься, что эту идею придумал кто-то другой, а не ты.

– В таком случае нам не о чем больше разговаривать. Но, ведь если я уйду, то мы больше никогда не встретимся. Тебе не жаль расставаться навсегда?

Оксана задержала взгляд на зеленой небесной глади. Пахло прелью – скоро осень – и песком, накаленынм на солнце – но лето еще в разгаре.

– Нет, не жаль. Понимаешь, я здесь нашла что-то такое, чего мне всегда нехватало. Любовь других людей и к другим людям – это все, конечно, хорошо, но, понимаешь, ведь есть что-то большее, чем отдельный человек. И его любовь и любовь к нему значат намного больше. И если нужно сравнивать любовь к человеку и любовь к нации, то любовь к человеку теряет всякое значение в таком сравнении, любовь к человеку для меня исчезает. Я больше не люблю отдельного человека. Я растворяюсь во всем этом: я иду и вижу – это дерево есть я и этот деревянный домик тоже я, и эта старая стена, которой я никогда не видела, это тоже я. И эти поля, где сражались мои предки и где будут сражаться мои сыновья… А я нарожаю еще много сыновей. Только вначале разведусь и снова выйду замуж. И любой другой любовью я пожертвую, не задумываясь, когда встанет вопрос о любви к своей земле и народу. Это же святое! В этих полях я родилась и выросла, здесь похоронены мои предки, эта земля меня кормит и поит, мое детство и юность прошли здесь и здесь я проведу свою старость – и сюда же лягут мои кости. Я всегда жила здесь и не собираюсь куда-либо ехать, этой земли мне достаточно, и я уверена, что лучшей мне не найти.

– Это действительно святое, – сказал Коре, – хотя, кажется мне, ты росла не в полях, а если и в полях, то не в этих. Не хватало, чтобы ты еще заговорила о своем босоногом детстве.

– Не кощунствуй! Я всегда знала, что ты в этом отношении урод.

– Но почему же? Я тоже люблю свою землю. Но только свою, а не ту, которую мне подсовывают в качестве своей и заставляют любить под дулом пистолета. Но это бесполезный спор. Есть вещи, которые каждый решает для себя.