Шуткам Истории нет конца. Именно поэтому, когда наши признанные мудрецы с нотками гражданского возмущения в голосе спрашивают меня: «Что вы можете сказать о поведении вашего племянника Кирилла? Разве вы не считаете крайне нелепой мысль о том, что он изображает из себя императора Всероссийского?» – я неизменно и с некоторой бравадой отвечаю: «Нет. Я верю в Историю. Не могу не верить. Я сам великий князь, неужели вы не понимаете?.. Я достаточно долго живу на свете и прекрасно понимаю: многое из того, что кажется нелепым сегодня, возможно, не позднее чем завтра назовут самым восхитительным примером стойкости».

Тем не менее Кирилл в самом деле «изображает из себя» царя и действует соответственно. Издает указы, дарует монаршие благодарности, подписывает монаршие назначения и пишет статьи о политике, которой должны следовать его сторонники.

Его жизнь полна незатухающего пафоса, потому что положение монарха, хотя его в высшей степени переоценивают, напоминает страшный сон. Он правит империей, которой больше нет, а его верные подданные водят такси в Париже, служат официантами в Берлине, танцуют в театрах на Бродвее, снимаются в кино в Голливуде, разгружают уголь в Монтевидео или умирают за добрый старый Китай в нищих пригородах Шанхая. Управление прежней многоязычной Австро-Венгерской империей можно считать синекурой по сравнению с нынешней задачей великого князя Кирилла.

Учитывая обстоятельства, ему приходится повелевать почти исключительно по почте. Вряд ли он считает перо могущественнее меча; просто меча у него нет.

Каждое утро крепкий, загорелый почтальон появляется на пороге импровизированного императорского дворца в деревне Сен-Бриак, тяжело дыша и отдуваясь под тяжестью пачек писем, на которых есть штемпели почти всех стран мира. Иностранные представители теневого императора России ежедневно сообщают ему о физическом и моральном состоянии его далеких подданных, хотя они первыми готовы признать: на то, чтобы разобраться в бесконечно запутанных проблемах русских изгнанников, потребовался бы какой-нибудь супер-Моисей.

Он сидит и читает. Благодаря своим материалам для чтения он изучает географию и психологию человеческой зависимости.

Русские, русские, русские… Русские по всему миру! Умные мечтатели и изворотливые хитрецы, герои с разбитым сердцем и бесстыжие трусы, кандидаты в Зал Славы и полноправные пациенты доктора Фрейда.

Судя по всему, красные агитаторы, работавшие на Балканах, добились больших успехов в среде русских беженцев в Югославии; в такое время положение может спасти лишь «личное письмо от его величества»…

Подобные предложения наводят великого князя Кирилла на мысли. Жизнь – странная штука. Югославия – страна, освобожденная его дедом, земля, пропитанная кровью двух поколений русских солдат. Кто мог подумать, что она переживет своих благодетелей из Дома Романовых?

У него нет времени на слишком долгие раздумья; пришло письмо из Нью-Йорка с пометкой «чрезвычайно важно». В Соединенных Штатах по-прежнему высок уровень безработицы, и «несколько слов монаршего поощрения будут высоко оценены обедневшей русской колонией в Гарлеме».

Гарлем. Джаз. Костюмы в клетку и яркие галстуки. Синтетический джин и синтетический порок… И русские, которые ждут «нескольких слов монаршего поощрения»! Как нелепо, как трагично и бесконечно нелепо!

Следующее письмо переносит его в Китай. Военачальники не оставляют попыток привлечь на службу бывших русских офицеров в Маньчжурии; последние ждут от Сен-Бриака совета и руководства…

И так далее. Его верные подданные обладают каким-то сверхъестественным талантом пускать корни в странах, которые сразу после того охватывают революции и войны.

Группа казаков совсем недавно обосновалась на границе Боливии и Парагвая; теперь им приходится выбирать: возвращаться ли в Европу или принять участие в совершенно чужой для них войне.

Один храбрый генерал в Индии задается вопросом, в самом ли деле «достойно и почетно» для бывшего командующего императорской армией охранять некоего раджу от его же собственных взбунтовавшихся подданных.

Один бывший кавалерист, обосновавшийся в Чили, самый отъявленный роялист, неожиданно замечает в правительстве, взявшем его на службу, социалистические тенденции…

Целая кипа жалоб. Прошедшие восемнадцать лет совершенно не подействовали на их авторов. Их часы остановились 31 июля 1914 года.

Бывший судья Верховного суда в Москве – он по-прежнему подписывается своим полным титулом, хотя сейчас трудится на канадском заводе, – доводит до сведения обитателей Сен-Бриака: некий молодой русский, который работает в монреальской пекарне, – очень опасный радикал. После реставрации монархии ни в коем случае нельзя позволять ему возвращаться в Россию!

Бывший капитан гвардии – теперь посудомойщик в кафетерии самообслуживания где-то на Среднем Западе США – чувствует себя задетым, потому что его не включили в последний «список на повышение». Он убежден, что в силу возраста и заслуг имеет полное право рассчитывать на чин полковника. «Мне доподлинно известно, – с возмущением продолжает он, – что несколько моих друзей уже стали полковниками, хотя покинули Россию простыми поручиками». Как бы там ни было, он просит, чтобы великий князь «повысил» его, даже если он никогда не сможет носить полковничьи погоны, а также издал приказ выплатить ему «задним числом» жалованье, причитающееся ему с 1917 года.