В жилище был введён первобытно-общинный метод воспитания, это когда старшие присматривают за младшими, ну а самый старший выживает как-нибудь, предоставленный его величеству случаю и отчасти органам опеки.

Отцы всех детей этого клана были местными (кроме казаха, тот на следующий день после бурно проведённой ночи отбыл к себе на родину, обещая написать письмо или позвонить) и легко досягаемыми для Клавы, все они исправно платили алименты и всячески помогали своим детям, не рискуя противиться требованиям этой властной, бесшабашной женщины.

Весь городишко прекрасно об этом знал, знал и Стаська, и вот сейчас он, подобно

напортачившему котёнку, сидел на кровати и думал: «Как же так, как же так?! Ну и попадалаво. Вот это палево».

В комнате, где проживала Клава (в какой-то общаге на окраине города), из-за того, что здесь обитало столько народу, отвратительно пахло фекалиями, мочой и носками, воздух был спёртый и тяжёлый. Клава (как, впрочем, и все люди, живущие в общежитии) умудрилась сделать в этой одной комнате на десяти квадратных метрах и кухню, и нечто похожее на ванну, удалось ей создать и импровизированную игровую площадку для детей, где они сейчас весело возились и для Стаськиного слуха ужасно орали и пищали.

Помимо всего перечисленного богатства, в самом углу подле окна, в кресле-качалке, в гордом одиночестве, вся в лохмотьях и повязанная поверх волос платком, восседала какая-то старушенция, видимо, Клавина мать. Она сидела тихо-тихо, лишь изредка приоткрывала свои высохшие, пытливые старческие глаза и внимательно, подобно следователю на допросе, рассматривала Стаську, что-то шепча себе под нос. Во время таких осмотров Станиславу становилось не по себе, на душе скреблись кошки и одолевали душевные муки. Он начинал испытывать доселе неведомые ему чувства стыда, ответственности и даже некоторые моральные страдания. «Во уставилась, старая кошёлка!» – по-своему анализируя ситуацию, думал он.

– Милок, а милок! – вдруг скрипучим и писклявым голоском, нарушив ход Стаськиных думок, дала о себе знать бабуленция, что-то ловко мастеря высохшими и пожелтевшими ручонками.

Он нехотя повернулся лицом к старушке, и их взгляды наконец-то встретились, что породило нелепую паузу и вогнало босса в краску.

– Может, огоньку найдётся, касатик? – игриво подмигивая одним подсохшим глазом и засовывая в рот искусно изготовленную козью ножку, завопила она.

«Мда-а-а… Во дела», – подумал видавший виды босс и настолько растерялся, что, разводя руками воздух, лишь скромно и тихо ответил:

– Я не курю, бабушка.

Но на просьбу пожилого человека довольно оперативно и быстро отреагировал самый старший из наследников, двенадцатилетний парнишка по имени Гришка. Он рысью в два прыжка оказался подле бабульки, ловко поднёс зажигалку к козьей ножке и попросил оставить «добить пяточку».

Будучи заботливым внуком, он приоткрыл ей окошко для лучшей вентиляции лёгких и помещения, та, в свою очередь, любезно согласилась оставить «пяточку» любимому Гришане. Ну просто семейная идиллия и взаимопонимание!

А дальше события начали развиваться очень стремительно и неожиданно даже для бывалого босса.

Гришка, добив пяточку, ужасно сматерился (так как обжёг верхнюю губу и пальцы рук), выстрелил остатками бабушкиного творения в открытое окошко и присел на кровати подле Стаськи, ловко помахав ему перед носом ножиком типа «бабочка».

– Ну чё, дядя! – деловито начал он, тягая в носу длинную соплю. – Как дальше жить-то будем?

Босс, испугавшись мальчугана, молчал и лишь изредка глотал слюну.

А малыш тем временем продолжал:

– Устал я от такой жизни! От ментовского беспредела! И этого нытья в школе! –жаловался он, лезвием ножа (типа «бабочка») чистя детские свои ноготки.

Босс молчал и лишь от удивления открыл рот, видно было, что он растерялся окончательно. А Гриша, почуяв власть, продолжил свои философские, пронизанные страданиями и муками размышления.

– Даже не думай, чувак, если собираешься стать мамкиным хахалем, мне с братишками права качать, – объявил он и обвёл рукой игравшую возле кровати детвору. – А то тебе кранты. – Для пущей убедительности он провёл лезвием ножика себе вдоль горла.

Это действие мальчугана произвело ошеломляющий эффект. Станислав, видимо, наложил в трусы, потому что сидел, боясь шелохнуться, и дышал через раз. «Не хватало мне от такого мелкого сопляка в бубен урвать! – мысленно ужасался босс. – А если перо под рёбра засунет? Во дела, во влип».

Он хотел было рассказать агрессивно настроенному мальчику, что женитьба в его планы не входит (а уж тем более с его матерью) и что он тут по случайному стечению обстоятельств, и неизвестно, чем закончилась бы их дискуссия, но на радость Стаське, подобно ангелу-хранителю, на пороге комнаты появилась мама Клава.