Шрифт:
Наше маленькое сообщество, гнездившееся на Университетской набережной, 11, быстро обрастало своими ритуалами, приметами, фольклором и шутками, которые невостоковед не понял бы. Мы шутили, например, про Махмуда Газневи 17 – эмир был вездесущ, и открыв книгу по истории Афганистана в любом месте, вполне можно было наткнуться на его имя. «Махмуд – каждой бочке затычка», – говорили мы. «Трое в лодке, не считая Махмуда Газневи», «Махмуд Газневи и философский камень», «Иван Грозный убивает своего сына при помощи Махмуда Газневи», «Переход армии Махмуда Газневи через Березину» – и это только немногие из наших острот, которые я успела записать в дневник и сохранить для истории. Первый раз попав в Национальный музей Афганистана, я буквально через пять минут ткнулась носом в портрет… Чей? Правильно, Махмуда Газневи. Его слава поистине пережила века (полагаю, в том числе благодаря Фирдоуси).
17
Махмуд Газневи (971 – 1030) – правитель из тюркской династии Газневидов, в состав империи которого входили земли Афганистана, частично Ирана, Индии, Узбекистана и Таджикистана. Знаменит ещё и тем, что великий персидский поэт Фирдоуси посвятил ему поэму «Шахнаме», однако султан её не оценил и проявил редкую скупость, и награду сочинитель получил уже от другого правителя.
– Давайте играть в Афганистан, – предложил одногруппник осенним вечером в Петергофе. – Я буду Ахмад Шахом Масудом 18 .
Остальные радостно согласились и загалдели, обсуждая правила, а я тогда отказалась, не найдя на политической арене пуштунского лидера, который был бы мне симпатичен.
Мы предлагали друг другу станцевать аттан во внутреннем дворе, чтобы отпраздновать сдачу трудного экзамена. Ходили всей группой обедать в кафе «Аль-Шарк» 19 – куда же ещё, спрашивается, ходить востоковедам? Мы давали друг другу прозвища: один из коллег с моей лёгкой руки стал Шахом Исмаилом 20 (некоторое сходство, судя по портрету, и правда имелось). Мы стали интересоваться исламом и говорить «иншалла» вместо «надеюсь» или «посмотрим». На Ноуруз, персидский Новый год, наступавший в день весеннего равноденствия, мы поставили однажды сценку про Ходжу Насреддина, нарядившись в афганские рубахи, узбекские халаты и намотав чалмы (наши коллеги-арабисты несколькими годами ранее пошли ещё дальше и экранизировали шекспировского «Гамлета» на арабском. Лаэрт, например, носил красную феску, и его акцент восхитил моих знакомых в Бейруте). Это было весёлое безумие восточного факультета 21 .
18
Ахмад Шах Масуд (1953 – 2001) – полевой командир, также известный как Панджшерский лев. Для большинства афганских таджиков – национальный герой.
19
При этом мы ворчали, что в названии ошибка, и грамотнее было бы назвать кафе «Аш-Шарк».
20
Исмаил Сефеви (1487 – 1514) – шах Ирана, основатель династии Сефевидов и поэт.
21
Грустное безумие обычно случалось перед сессиями, когда внезапно предстояло выучить уйму всего за несколько бессонных ночей.
В стенах корпуса гуляла и такая мысль: востоковеды создают семьи либо друг с другом 22 , либо с выходцами из изучаемого региона.
Вторая мысль мне казалась особенно заманчивой. Разве плохо – пока я всех спасаю и делаю мир лучше, меня в Кабуле ждёт муж, в разговорах с ним я довожу пушту до совершенства, а его большая семья даёт мне столько страноведческого материала, что хватит на целую диссертацию. А свадьба! Вот я, вся красивая и с ног до головы в золоте, сижу на постаменте под балдахином вместе со своим красивым мужем, а потом мы режем торт, и я его по традиции кормлю с ложечки, и…
22
И то с оговоркой. Были «ближники» (специалисты по Ближнему Востоку – арабисты, иранисты и тюркологи) и «дальники» (китаисты, японисты и более мелкие знатоки ЮВА – вьетнамисты, индонезисты и т.д.). В теории, «ближник» мог жениться только на коллеге-«ближнице» (пары арабистов и иранистов правда не были редкостью), но с «дальницей» уже каши не сваришь.
Что делать после того, как диссертация будет защищена, я не знала, да и вообще мои тогдашние фантазии не имели с реальностью примерно ничего общего, но коллеги отнеслись к ним вполне серьёзно (занятия по этнографии сыграли в этом не последнюю роль – свадебные обряды, о которых нам рассказала Генрико Сергеевна, были весьма живописны).
– Саш, – говорили мне, – я так и вижу, как ты на своей свадьбе прыгаешь по перевёрнутым тазам, давишь ногами грецкие орехи, а у ног твоих режут барана. Ясно вижу! Быть посему!
Всё это великолепие чуть было не случилось несколькими годами позднее.
Часть вторая
Сдайся мечте невозможной,
Сбудется, что суждено.
Александр Блок, «Роза и крест»
Героическое снова напомнило о себе в конце второго курса. «Такого-то мая во столько-то часов в такой-то аудитории состоится встреча с сотрудниками Международного Красного Креста», – гласило объявление в фойе, и я сразу же решила – пойду. Ничего, что такое-то время наступит после пяти пар, когда я буду голодной и злой – пойду всё равно, оно того стоит. План был такой: сначала сотрудники рассказывают о своей работе, потом отвечают на вопросы, а потом вносят в какие-то свои списки тех, кто хотел бы в ближайшем будущем у них поработать. Всё это было заманчиво.
В такой-то аудитории собралось этак двадцать студентов, в основном арабистов и африканистов 23 , что, в общем, было неудивительно – и на арабском Востоке, и в Африке гуманитарных миссий великое множество и свежая кровь им требуется всегда. Правда, есть нюансы: по слухам, Красный Крест не берёт в переводчики тех, кто младше двадцати пяти – это раз, два – очень желательно, чтобы у претендентов не было семьи и детей (в крайнем случае, нужно было быть готовым на годик-другой уехать в командировку без них, поскольку часто место будущей службы идёт с пометкой NFDS 24 , да и здравый смысл намекает, что брать ребёнка в Могадишо, Бенгази или Кабул – не лучшая затея).
23
Это были редкие птицы, они жили своей тайной африканистской жизнью и обычно наши пути пересекались только на парах английского).
24
NFDS – Non-Family Duty Station, несемейное место службы.
Что ещё мы тогда слышали? Что переводчики получают какие-то невероятные зарплаты, летают на выходные в Дубай, Доху или Стамбул, пьют шампанское и веселятся у себя в компаундах, рискуют собой на благо человечества, как было сказано выше, и быстро растут по службе, а ещё зарабатывают себе бессонницу, депрессию и раннюю седину. Словом, образ складывался романтический, драматический, и моим представлениям о прекрасном он всецело отвечал.
Сотрудников, которые пришли с нами побеседовать, было трое: две переводчицы, работавшие в Африке (помнится мне, в Южном Судане, Эфиопии и Сомали) и пожилой сэр, который начинал свою карьеру в Афганистане, а потом получил повышение и пошёл по административной части. Он работал уже лет тридцать, и его жена работала с ним в одном офисе (вот вам пожалуйста, ещё одна малочисленная каста, где принято жениться на коллегах – а на ком же ещё, собственно говоря, если отпуск у тебя всего двадцать дней в год?). Все трое говорили о грустном: о тюрьмах, больницах, лагерях беженцев, вечной усталости, опасности, к которой быстро привыкаешь, пыли и жажде, – и у всех троих горели глаза. Нет, по-другому они уже не смогли бы.
– Что самое сложное в вашей работе? – спросил кто-то с галёрки.
– Необходимость выбирать, – сказал пожилой сэр. – Там, где ты работаешь, местные смотрят на тебя, как на бога. Но ты не бог. Твои ресурсы ограничены. Из ста человек помощь в итоге получат двадцать. Еды и воды на всех никогда не хватает, как и медикаментов. Среди больных или раненых выбирают тех, у кого выше шанс поправиться. Мы не можем спасти всех и часто кем-то жертвуем. Это страшно тяжело.
За окном быстро темнело. Мы сидели тихо, забыв о том, что отучились пять пар, о пирожках, которые мечтали цапнуть и съесть по пути к метро, о контрольной, которую завтра будем писать с утра пораньше. Мы чувствовали, как горячий ветер несёт нам в лицо песок. Пушту и Красный Крест. Красный Крест и пушту. Сказал же пожилой сэр, что знатоков пушту мало!