— Найти-то можно, только это будет уже не то, — усмехнулся он. — Поверьте, для некроманта нет никого лучше другого некроманта.

— Отчего же, поверю, — кивнула я.

На других я просто не смотрела, верите? Не привлекали почему-то.

— Значит, идёмте. Всё ли у вас готово?

— Всё.

— Тогда прошу, — он подал руку, мы шагнули, и вынырнули в большом просторном холле Общественного собрания.

Здесь уже бродили люди, как в масках, так и без них. Значит, правило соблюдается не всеми и не всегда, что ж, отлично. Некоторые гости надели прямо настоящие маскарадные костюмы — бабочка расправляла гигантские крылья, и среди людей ей было тесновато, трёхголовый змей осторожно пробирался сквозь толпу, и если одна голова у него сидела, как надо, то две другие болтались при каждом шаге. Шемаханская царица улыбалась из-под маски. Клоуны, шахматные фигуры, медведи, моряки — кого только нет.

Кроме дивно одетых людей и сказочных персонажей, встречались и предметы — костюм самовара, костюм башни с часами, костюм письма — да-да, человека запечатали в конверт, адрес же был написан в стихах, и письмо адресовалось главе местной думы.

Кто-то вполне использовал для создания образа магию — над некоторыми головами вились магические искры и дрожали иллюзии.

— Наверное, нам бесполезно использовать иллюзии? — спросила я Соколовского.

— А вы бы хотели? — улыбнулся он. — Можно подумать.

С нами раскланивались, здоровались — мы-то пришли не в костюмах, а просто в масках. А для магов еще и наша некромантская сущность как маячок, не спрятаться. Встречались и знакомцы.

— Рад вас видеть, Ольга Дмитриевна, — негромко пробасил рядом Егор Егорыч Медвежинский, сосед и компаньон Софьи Людвиговны. — Значит, слухи не врут, и вы вернулись.

— Служу в магической управе, — улыбнулась я.

Встретились чаеторговец Белов, строитель Вересов и золотопромышленник Востров, и некоторые дамы, которых мы навещали в бытность мою на прежней службе. Все изумлялись, кивали, улыбались.

Болотников едва пробился к нам через толпу.

— Ну набежали, набежали, — ворчал он.

Матвей Миронович даже не стал надевать никакой маски. Махнул рукой, сказал, что магией баловаться куража нет, а так его всякая собака знает, во что ни оденься. И пока он шёл через зал до нас с Соколовским, его трижды пытались остановить и что-то сказать.

— Неужели с прошениями подходят? — усмехнулся Соколовский.

— Оно самое, на ходу подмётки рвут, — вздохнул Болотников. — Только вот я, можно сказать, что и не на службе сегодня, кроме одного-единственного дела, и что-то пока я того дела не наблюдаю.

— Погодите, может быть, ещё появится, — улыбнулась ему я.

И тут объявляют первый вальс. Соколовский кланяется мне — невыразимо изящно кланяется — я отвечаю приличествующим важной даме поклоном, мы становимся в пару… и летим.

Ни с кем, ни с каким другим кавалером не удавалось мне поймать это чувство полёта. А ведь неплохие попадались в Москве — и ребята из группы, и гости Пуговкиных, и Авенир. Но — нет.

А здесь — да. И хорошо, что на мне маска, и что она скрывает хотя бы половину лица. Потому что… мало ли, что там, на лице, не следует этого никому показывать.

Наша пара ловко обруливала множественные препятствия, а это были и более медлительные пары, и кто-то, изволивший просто встать на дороге — глупец какой-то, наверное, и один раз даже официант с подносом вылез прямо на нашем пути, в страхе шарахнулся, чуть все закуски не рассыпал под ноги танцующим. Но — никаких вам дорожных происшествий. Только мы… и музыка, а играли сегодня очень хорошо и душевно. Летим, летим, летим… у меня даже голова больше не кружится. Или кружится, но кажется, вовсе не от вальса, а от чего-то, совсем другого. Невыразимого.

Музыканты сыграли завершение, мы остановились и поклонились друг другу. И он отвёл меня к Болотникову.

— Пойду слухи пособираю, — сказал, и мгновенно затерялся в толпе.

— Какие это он слухи пошёл собирать? — ворчал Болотников.

А я разом погрустнела, потому что понимала, какого толка слухи он может собрать, например, обо мне. Но вдруг обо мне только кухарки болтают, а до прочих не дошло ещё?

— Добрый вечер, — поклонился появившийся рядом Пантелеев.

— И тебе, Семён Игнатьевич, — кивает Болотников.

Пантелеев спрашивает о ком-то из гостей, Болотнков поясняет… я же смотрю во все глаза.

Он сегодня тоже принарядился — и неожиданно для меня выглядел не злобным замотанным главой сыскной службы, а лихим гвардейским ротмистром, который был за правду, и за честь, и за что там ещё можно быть в далёкой столице. Парадная форма сама по себе как костюм, глаза сверкают, усы топорщатся. Звучит вступление к следующему вальсу, он рассеянно оглядывает зал, и внезапно всё равно что в первый раз замечает меня.