— Вы сейчас уедете, а мне потом не жить.

— Почему? Скажи, и я помилую тебя. Какой магии я лишилась по твоей милости? Я ничего не могу вспомнить.

— Моя госпожа, только с ним, с вашим амулетом вы могли осуществить любое своё желание. Но вы пользовались им расточительно. Осталась только одна-единственная возможность что либо загадать. А, может быть, и нет. Амулет холодный и почти не светится. Если желание будет сильным, может быть амулет вспыхнет огнём и оно осуществиться.

— Дай! — я протянула руку.

— Пожалуйста, госпожа, не отнимайте у меня ваш амулет. Он всё равно, наверное, уже не работает. Даже одно желание не сработает.

— Всего лишь? Несчастное желание? Какая ещё у меня была магия?

Глория покосилась на дверь, подползла ко мне на коленях, прошептала:

— Вы умели внушать мысли. Но мачеха истончила эту нить вашего дара. Последнее время у вас ничего не получалось. — Глория молитвенно сложила руки:

— Госпожа, я столько правды сказала вам, вы пощадите меня?

Я смотрела в безликое лицо гадины, которая один раз уже убила меня. Ведь Стефании нет, на её месте оказалась я неведомым образом. Где, куда делась несчастная хозяйка тела, неизвестно. Почему я должна пожалеть убийцу? Чтоб она убила ещё раз?

Я протянула руку:

— Дай сюда амулет!

— Нет! — Глория взвизгнула, вскочила на ноги, зашипела:

— Лучше тебе уехать, вредная девчонка! Беги, несчастная, пока я пожалела тебя, Стефания и не вспорола тебе шею отравленным кинжалом!

Она ловко выхватила из под юбки сверкнувшее серебром лезвие, замахнулась…

Если бы не Айна, мой конец наступил бы в ту же секунду. Я не успела разобрать, что именно случилось. Грозный рык огромной, чёрной, как ворон, собаки, её мелькнувшая тень в сторону Глории, стоны, утробный чавк, хруст.

Через секунду я увидела на полу распластанное тело Глории с разорванной шеей. Из раны толчками пульсировала густая кровь, заливая пол вокруг. Женщина хрипела, стараясь зажать рану на шее, из горла с шипением вырывались непонятные звуки.

На её груди мерцал медальон. Мой. Я сразу поняла, это именно то, что я искала. Я схватила его, дёрнула с цепочки, зажала в руке. Нашла бечёвку, продела её через ушко, повесила себе на шею.

Благодарно потрепала Айну по голове:

— Идём. Нам и вправду пора.

Дальняя дорога расстилалась сразу за ступенями замка. Простенькая, чуть ли не фанерная карета, пара лошадей — вот и всё, что повезёт меня в неизвестное будущее к тому плюгавому старикашке в жёны.

Смогу ли я там выжить, смириться с новым мужем — не знаю. Может быть зря я так переживаю. Вдруг старикашка окажется добрым, немощным. К супружеским обязанностям принуждать не будет. Будем с ним сидеть на веранде и пить чай с малиновым вареньем. И с плюшками.

Заботливая память тут же печатной строкой задала вопрос: “Предыдущие 8 жён, вероятно, досмерти наелись его плюшками”.

Я встряхнула головой, пытаясь прогнать мрачные догадки.

Попробую выжить, что же делать. Может быть, я когда нибудь вернусь туда, в ту жизнь, из которой случайно выпала. А если нет, ничего, справлюсь!

Загрузившись в видавшую виды карету, по простоте своей душевной я думала, так в тарантайке и приеду в объятия к старому ловеласу.

Куда там. Если существует рай, то где-то неподалёку должно быть море. Вот и моя поездка в счастливые брачные кущи не обошлась без него. К ночи мы прибыли именно к нему, к морю.

Мало того, что я выползла из тарантайки на деревянных ногах, с отбитой на жёсткой лавке пятой точкой, так я ещё и замёрзла! От папенькиных щедрот, ко всему прочему, меня спровадили на свадьбу без еды, без одежды и без денег!

А с моря, между прочим, дул холодный ветер и сказка сказкой, но мне было холодно!

Я, злая и голодная, осмотрела небольшой порт: всего несколько судов. Впрочем, по моим представлениям, это были большие неуклюжие лодки с парусами. Меня подвели к шаткой лестнице, вернее к доске, которая вот вот пыталась свалиться в воду. Не помню, как я оказалась на раскачивающемся судёнышке. Забравшись в него, я с ужасом увидела персонал сопровождения.

В свете факелов на меня смотрели ухмыляющиеся испитые рожи. Похабно причмокивая, выплёвывая мне вслед какие то скабрезности, граждане моряки весело потирали руки.