– Даже не думай! С кошмаром тебе не справиться.

– Поэтому я и выучу твое искусство, чтобы обезопасить себя. Затем найду способ убедить других, что этот кошмар существует и они его одолеют. Так или иначе, расслабляться нельзя. Больше никаких сериалов. Никаких походов по магазинам. Прости, что не послушалась, когда ты советовал не встречаться с ребятами.

– Юми…

– Договорились? – спросила она. – Делаем все быстро. Ты обучаешься в моем мире, а я в твоем.

Его лицо ожесточилось.

– Ладно, будь по-твоему. Если что, я не виноват, что ты ни секунды не хочешь отдыхать.

– Дело не в том, чего я хочу, – возразила Юми. – Такой вопрос вообще не стоит. Дело в том, как должно быть. Ты ведь с этим согласен?

– Я просто хочу вернуться к прежней жизни, – коротко кивнул он.

«А я не хочу», – подумала Юми, но тут же задушила эту мысль в зародыше и растянулась на холодной постели, которую устроила себе на полу без подогрева.

Она сопротивлялась искушению. Чувствовала себя мерзко из-за того, что приходится сопротивляться. Но понимала, что за это Лиюнь гордилась бы ею.

Ритуальное омовение

Художник подошел к холодному источнику и повернулся к Юми спиной. Юми тоже отвернулась от него. Служанки сняли с Художника одежду, и он вошел в воду, еще раз повернувшись, когда погрузился достаточно глубоко.

Мылись молча. Он по-прежнему не понимал, почему Юми настаивала на том, чтобы совершать омовения вместе. В некоторых ситуациях она вела себя крайне стеснительно, а в других – до нелепости смело. Почему?

Нужно ли вообще пытаться ее понять? Художнику казалось, что они постепенно находят общий язык. Юми вела себя почти как нормальный человек, а не как машина. Но вот они снова на ее планете, в мире порядка, строгости и немногословности.

Закончив с формальной частью омовения, с головой погрузившись в воду, Художник оставался в источнике, пока служанки переодевались. Он лежал на спине, глядя на удивительное голубое небо, в котором на высоте сто футов парили растения. Казалось, поверхность планеты на самом деле там, а он каким-то образом погрузился в ее недра…

– Лиюнь не зашла к нам утром, – заметила Юми, дрейфуя неподалеку.

Художник не посмотрел на нее.

– Наверное, до сих пор не может подобрать слова. Вчера мы серьезно опозорились. Для нее это унизительно. Меня всю крутит, когда я об этом думаю.

– Ты за нее переживаешь? – спросил Художник. – А за меня?

– Ты ничто, – сурово ответила Юми. – Йоки-хидзё – ничто. Когда Лиюнь придет, а это наверняка случится скоро, ты встанешь на колени и поклонишься, как предписывает традиция, и принесешь ритуальные извинения.

– А если я не хочу?

– Мой мир, мои правила! – отрезала Юми. – Поклонишься как миленький.

Он вздохнул. Вокруг растений затрепыхались мелкие пылинки. Насекомые вроде мотыльков, только более яркие.

– Юми, твое поведение не поможет тебе добиться желаемого, – тихо произнес он. – Ни сейчас, ни позднее. Ты только отдаляешь от себя людей.

– Так и положено, – парировала она. – Я отдельно от всех.

Художник фыркнул, выпрямился и вышел из водоема. Когда он позвал служанок, те поспешили к нему, хотя еще не были готовы, и принялись складывать одежду, которую Избраннице предстояло носить в этот день. К его досаде, Юми оказалась права – вскоре на тропинке появилась Лиюнь. Казалось бы, Художнику следовало чувствовать смущение. Как ни крути, ситуация неловкая, даже если женщины видят не его, а Юми.

Это ощущение его порядком донимало. Он не мог найти достаточно оснований, чтобы смутиться. На беду, рядом возникла полуодетая Юми, и не обратить на это внимание было еще сложнее.

– Поклонись! – скомандовала она.

Он неохотно опустился на колени и дотронулся лбом до костяшек пальцев.

– Прошу прощения, – сказал он.

К его удивлению, Лиюнь тоже преклонила колени. Он заметил это, даже не поднимая головы. Ей было в равной степени стыдно.

– Избранница, что происходит? – спросила Лиюнь.

– Повторяй, – сказала Юми. – Не могу объяснить, что со мной. Во мне как будто поселилась чужая душа, лишенная умения складывать камни.

– Это наверняка последствия обморока, – тихо произнесла Лиюнь, – случившегося несколько дней назад.

– Возможно, – согласилась Юми, а Художник повторил. – Опекун-ними, я боюсь, что мне понадобится несколько дней на упражнения. Не исключено, что придется заново учиться тому, что я утратила.

Лиюнь молча стояла на коленях. От неестественной позы у Художника заныла спина, но, когда он попытался выпрямиться, Юми зашикала на него.