– Я ему никогда не нравился. Он считает, что меня не следовало допускать к лотерее рабочих мест сразу после школы, и злится, что мне выпал его район. – Художник закрыл глаза и дотронулся до лба. – По крайней мере месяц не нужно будет оправдываться за прогулы.

– А что будет дальше?

– Это мое первое нарушение, – ответил Художник. – Другим художникам скажут, что я на больничном, так что не придется выслушивать потом их насмешки. – Он сделал паузу. – Если только смогу выйти на работу и отстранение не продлят. Если не смогу, то меня уволят и из квартиры выселят.

– Значит, решим наши проблемы за месяц, – уверенно заявила Юми. – Даже если мне придется самой разбираться с этим стабильным кошмаром.

Девушка посмотрела на Художника с вызовом. Озноб уже не донимал, но Юми не знала, помог ли обогреватель, или она сама постепенно привыкает к климату. Благодаря этому она нашла силы с уверенностью посмотреть в глаза Художнику, когда тот повернулся.

– Я готов тебя учить, – сказал он наконец и подошел к большому сундуку у своего мягкого алтаря. – Но даже не думай сражаться со стабильным кошмаром. Юми, я объясню, как в экстренных случаях давать отпор обычному кошмару. Потом мы пойдем и поищем доказательства существования стабильного. Если получится его выследить, попробуем навести на след другого художника. При наличии новых свидетелей бригадиру придется признать, что я не лгал и кошмар существует. Он будет вынужден вернуть меня на работу и обратиться за помощью к специалистам.

– Отличный план. – Юми кивнула, приближаясь к сундуку.

– Юми, этот кошмар необычный, – тихо сказал Художник. – Когда я его обнаружил, он уже почти сформировался. Да, я сам говорил иначе, но… чутье подсказывает: он способен творить зло. Кошмары, уничтожившие Футиноро, не скрывались. А этот осторожный, хитрый. Прошло уже несколько дней с тех пор, как я его заметил, но пока никаких новостей о нападениях… – Он покачал головой и указал на сундук. – Открывай.

Юми открыла. Внутри оказался набор больших кистей. Некоторые напоминали метлы длиной в человеческий рост, но большинство были короче, около двух футов.

Также в сундуке нашлись склянки с тушью одного темного оттенка и холсты. Художник попросил Юми взять кисть покороче и толстую упаковку бумаги вместо холста. Холсты, по его словам, предназначались исключительно для работы. Для упражнений есть бумага.

Судя по тому, что упаковка была нетронутой, сам Художник не слишком-то много упражнялся. Разложив принадлежности для рисования, Юми углядела на дне сундука еще кое-что, малоприметное в сумраке. Широкую черную папку, перевязанную бечевкой. И потянулась за ней.

– Не трогай! – воскликнул Художник, хватая ее за руку.

Холод помчался прочь из тела Юми под воздействием сверхъестественного тепла; гусиная кожа мгновенно разгладилась, как покрывало при натягивании. Юми ахнула, затем слабо вздохнула, когда тепло заполнило ее целиком.

На этот раз Художник не спешил отдернуть руку. Он посмотрел на свои пальцы, тщетно пытавшиеся схватить запястье Юми. Вместо этого их кисти слились, и пульсирующий жар разогнал все мысли и чувства.

Наконец Художник убрал руку.

– Прости, – произнес он. – Но эту папку не трогай. Никогда.

– Почему?

– Потому что я так сказал! – рявкнул он. – Мой мир, мои правила. Не смей трогать. Ясно?

Юми кивнула.

– Хорошо. – Художник отступил. – Сегодня я научу тебя рисовать бамбук.

– Постой. – Юми нахмурилась. – На вашей планете растет бамбук?

– Конечно, – ответил Художник. – У вас он, что ли, тоже есть? Он ведь… не летает?

Юми помотала головой:

– Он растет там, где нет камней, а только земля. В холодных пустошах за границами обжигающего камня. Туда никогда не приходит тепло, поэтому лишь немногие отваживаются там жить. Но я видела бамбук и у холодных источников. – Она наморщила лоб. – А как ваши растения выживают без солнечного света?

– А зачем им солнечный свет? – недоуменно спросил Художник.

– Благодаря ему они… растут.

– Правда? – удивился он. – Значит, вот как вы существуете без хионных линий. В наших окрашенных городах есть большие поля, над которыми крест-накрест протянуты хионные линии; благодаря им растения развиваются.

Юми попробовала это представить. Значит, кроме Килахито есть и другие города? Как туда попасть? Казалось, город окружен непроницаемой тьмой.

Размышления Юми оставила на потом. Художник начал излагать тонкости рисования бамбука. Она по-прежнему не понимала, какое отношение имеет живопись к кошмарам. Неужели кошмары… боятся искусства?

Она не стала спрашивать. Если Художник захочет, сам объяснит. Пока что Юми решила стать прилежной ученицей и подать ему пример, как нужно себя вести. Не вставая с колен, она выполняла все его указания, выводила прямые линии кистью на бумаге, не перебивала и не задавала вопросов.

(Во многих культурных средах такое обучение считается самым лучшим. Меня это бесит. Оно максимально удобное для наставников, как будто учебный процесс служит исключительно их интересам.)

– Нужно почувствовать, как течет тушь, – объяснял Художник. – Смотри: сначала она черная, но чем дальше ты ведешь линию, тем светлее она становится и в конце концов вообще исчезает. Когда рисуешь, ты не просто воплощаешь на бумаге воображаемое тобой. Нужно видеть, чем тушь хочет стать. Ты…