По пути к палатке братьев, я захватила бурдюк с водой, где всю ночь пролежал мой медальон. Войдя внутрь, я увидела братьев, которые сидели за столом и тихо разговаривали

Мужчины выглядели уставшими, но их глаза светились решимостью и силой, которая была скрыта под внешним спокойствием. Увидев меня, они прекратили разговор и поднялись, приветствуя меня кивком.

— Елизавета, спасибо, что пришла, — начал Мор, его голос был тёплым и дружелюбным, как всегда. Он улыбнулся мне и подошёл ближе, его движения были плавными, почти кошачьими. — Я хотел лично поблагодарить тебя за спасение, — продолжил он, слегка обнимая меня. Это было неожиданно. — У меня до этого не было возможности выразить свою благодарность. Ты спасла мне жизнь, и я всегда буду тебе обязан.

Ром, стоявший позади брата, кивнул в знак поддержки. Он всегда был менее разговорчивым, но его присутствие всегда ощущалось, как тихая, но мощная сила.

— Мы оба благодарны тебе, Елизавета, — добавил Ром, его голос был глубоким и спокойным— И ещё, знай, ты всегда можешь рассчитывать на нашу помощь.

Я улыбнулась, чувствуя, как тепло их слов проникает глубоко в душу, согревая её. Мы прошли через многое вместе, и эта связь будет сильнее, чем просто дружба.

— Я рада, что смогла помочь. Берегите себя, — сказала я, прощаясь. — Ай, чуть не забыла, здесь, заряженная вода для тяжело больных. Распорядитесь ей с умом, — добавила я, протягивая бурдюк.

Мор взял бурдюк, благодарно кивнув. В его глазах блеснула признательность, и он бережно принял его, словно это был ценнейший артефакт.

— Спасибо, Елизавета. — сказал он, на мгновение задержав мой взгляд, как будто хотел сказать что-то ещё, но передумал.

Попрощавшись с братьями, я направилась обратно к нашей группе, чувствуя на себе постоянный взгляд Эдгара. Он стоял рядом с Маркусом и Дойлом, его глаза следили за каждым моим движением, словно пытаясь что-то разгадать или понять. Когда я подошла ближе, он шагнул вперёд, явно желая что-то сказать, но остановился, лишь сжав кулаки так, что костяшки побелели.

— Всё в порядке, — сказала я, стараясь звучать спокойно и уверенно. — Мы готовы?

Эдгар кивнул, а Барсик, недовольно фыркая, подбежал ко мне, и встал между мной и Эдгаром, словно защищая.

Мы собрали всё необходимое снаряжение и, не теряя времени, выдвинулись в путь. Гиблые земли ждали нас, и это были не просто слова. Две ночи подряд я видела сон, где лес плачет и зовет меня, его голоса были полны страха и боли.

Наша группа выдвинулась в путь верхом на лошадях, сливаясь с туманным лесом, как тени на границе между мирами. Каждый из нас был сосредоточен и напряжён, но ничто не привлекало больше внимания, чем лошадь Эдгара.

Он ехал на белоснежной кобылице, настолько грациозной и величественной, что она выглядела как из другого мира. Её шерсть блестела в утреннем свете, словно покрытая серебром, а каждый её шаг был плавным и уверенным, как будто она скользила по земле, едва касаясь её копытами.

Где Эдгар нашёл эту кобылицу, оставалось для нас загадкой. В общем загоне лагеря я никогда не видела такой красоты. Она выглядела так, будто никогда не знала пыли и грязи, как будто её природа — сражаться на невидимых полях, где все решается безмолвным поединком силы и воли.

Грозный, казалось, тоже почувствовал что-то необычное в этой лошади. Он, черный как сама ночь, с пылающими глазами и мощным телосложением, всегда был бесстрашным и уверенным.

Но теперь его уши были настороженно прижаты, а взгляд неотрывно следил за кобылицей Эдгара. Грозный время от времени всхрапывал, показывая свой интерес, но в то же время сохранял осторожность, как будто понимал, что перед ним не просто лошадь.

Между двумя лошадьми происходило какое-то невидимое взаимодействие. Их взгляды, короткие движения, едва уловимые изменения в позах — всё это говорило о напряжении, которое, казалось, вот-вот могло перейти в нечто большее. Но ни Грозный, ни кобылица Эдгара не делали лишних движений, как будто прекрасно понимали, что сейчас не время для выяснения отношений.

Наш путь через лес был быстрым, но от этого не становился менее тревожным. Туман, окутывающий деревья, делал их похожими на гигантские тени, которые наблюдали за нами с молчаливым укором. Каждый наш шаг, каждый звук копыт эхом разносился по окрестностям, и казалось, что лес оживает вокруг нас. Барсик, сидящий у меня на седле, чутко реагировал на каждый шорох. Его тело было напряжено, а уши постоянно двигались, пытаясь уловить любые признаки опасности.

Чем глубже мы погружались в лес, тем больше я ощущала, что нас окружают не только деревья, но и нечто более древнее и могущественное.

Барсик, сидящий у меня на седле, был явно недоволен тем, что ему приходилось молчать. Его зелёные глаза метали искры раздражения, а усы подрагивали, как если бы он был готов разразиться потоком слов, но вынужден был сдерживать себя.

Каждый раз, когда кобылица Эдгара приближалась слишком близко, Барсик нервно поводил хвостом, бросая на меня укоризненные взгляды, как будто спрашивая: «Когда же я наконец смогу сказать, что думаю об этом всем?» Иногда он тихо фыркал или шипел себе под нос, как если бы пытался выразить свое недовольство хотя бы таким образом, но тут же замолкал, понимая, что это может привлечь ненужное внимание.