Кто еще мог видеть взрыв реактора четвертого энергоблока в ту роковую ночь 26 апреля 1986 года?

Рыбаки-они практически денно и нощно как бы сменяли друг друга у места впадения отводящего канала в пруд-охладитель, каждый рыбачил в свободное от вахты время. Вода после работающих турбин и теплообменного оборудования всегда теплая, и тут хорошо клюет. К тому же весна, нерест, клев и вовсе отменный.

Расстояние от места рыбалки до четвертого блока около двух километров. Радиационный фон достигал здесь полрентгена в час. Услышав взрывы и увидев пожар, многие остались рыбачить до утра, иные, ощутив непонятную тревогу, внезапную сухость в горле и жжение в глазах, вернулись в Припять. Пушечные удары при срабатывании предохранительных клапанов, похожие на взрывы, приучили людей не обращать на подобные шумы внимания, а пожар... Потушат. Велика невидаль!

В момент взрыва в двухстах сорока метрах от четвертого блока, как раз напротив машинного зала, сидели два рыбака на берегу подводящего канала и ловили мальков. Всякий серьезный рыбак о судаке мечтает. А без малька на судака лучше не ходить, пустое дело. А он весной особенно норовит поближе к блоку, аккурат к насосной станции, и гуляет здесь и кишит. Один из рыбаков человек без определенных занятий по фамилии Пустовойт. Второй командированный, наладчик из Харькова Протасов. Очень ему понравились здешние места, хмельной воздух, отличная рыбалка. Подумал даже: "Перебраться бы сюда на постоянное жительство! Если удастся, конечно. Столичная область, лимит на прописку, так просто не устроишься". Хорошо ловился малек, и настроение было хорошее. Теплая звездная украинская ночь. И не поверишь, что апрель, больше на июль смахивает. Четвертый энергоблок, белоснежный красавец, перед глазами. И приятно удивляет душу вот это неожиданное сочетание великолепной, ослепляющей атомной мощи и нежных плещущихся рыбок в садке.

Они услышали вначале два глухих, словно подземных, взрыва внутри блока. Ощутимо тряхнуло почву, последовал мощный паровой взрыв, и только потом, с ослепляющим выбросом пламени, взрыв реактора с фейерверком из кусков раскаленного топлива и графита. В разные стороны летели, кувыркаясь в воздухе, куски железобетона и стальных балок.

Ядерным светом фигуры рыбаков выхватило из ночи, но они не догадывались об этом. Ну что-то там рвануло. Бочка с бензином, что ли... Оба продолжали ловить мальков, не подозревая, что сами они, как мальки, попали в мощные тенета ядерной катастрофы. Ловили и ловили мальков, с любопытством наблюдая за разворотом событий. У них на глазах развернули свои пожарные расчеты Правик и Кибенок, люди бесстрашно взбирались на тридцатиметровую высоту и бросались в огонь.

"Глянь! Видал? Один пожарник аж на блок "В" залез! (Плюс семьдесят один метр над землей.-Г. М.). Каску снял! От дает! Герой! Жарко, видать". Рыбаки схватили по 400 рентген каждый, ближе к утру стало неудержимо тошнить, очень плохо стало обоим. Жаром, огнем будто обжигало внутри грудь, резало веки, голова дурная, как после дикой похмелюги. И рвота, непрерывная, изматывающая. За ночь они загорели до черноты, будто в Сочи месяц на солнце жарились. Это и есть ядерный загар. Но они об этом еще понятия не имели.

Заметили, тут уже рассвело, и ребята с крыши сползают вроде одурелые, и тоже выворачивает их. Будто легче при этом стало, вроде как за компанию. Так и добрели до медсанчасти, а потом и в московскую клинику попали...

Даже утром 26 апреля к месту рыбалки продолжали подъезжать все новые и новые рыбаки. Это говорит о многом: о беспечности и безграмотности людей, о давней привычке к аварийным ситуациям, которые многие годы, оставаясь вне гласности, сходили с рук. Но к рыбакам вернемся позднее, утром, когда солнышко поднимется в ядерные небеса...

Вот свидетельство еще одного очевидца - бывшего начальника отдела оборудования монтажного управления Южатомэнергомонтаж Г. Н. Петрова:

"Из Минска на своей машине я выехал в сторону города Припяти через Мозырь 25 апреля 1986 года. В Минске проводил сына в армию для прохождения службы в ГДР. Младший сын, студент, был в стройотряде на юге Белоруссии. К вечеру 26 апреля он тоже пытался пробраться в Припять, но уже стояли кордоны, и его не пустили.

К городу Припяти я подъезжал где-то около двух часов тридцати минут ночи с северо-запада, со стороны Шипеличей. Уже возле станции Янов увидел огонь над четвертым энергоблоком. Четко видна была освещенная пламенем вентиляционная труба с поперечными красными полосами. Хорошо помню, что пламя было выше трубы. То есть достигало высоты около ста семидесяти метров над землей. Я не стал заворачивать домой, а решил подъехать поближе к четвертому энергоблоку, чтобы лучше рассмотреть. Подъехал со стороны управления строительства и остановился метрах в ста от торца аварийного блока. Увидел в ближнем свете пожара, что здание полуразрушено, нет центрального зала, сепараторных помещений, красновато поблескивают сдвинутые со своих мест барабаны-сепараторы. Аж сердцу больно стало от такой картины. Потом рассмотрел завал и разрушенное гэцээновское помещение. Возле блока стояли пожарные машины. Проехала к городу "скорая" с включенной мигалкой." (Прерывая рассказ Петрова, скажу, что в том месте, где он остановил машину, радиационный фон достигал 800-1500 рентген в час, главным образом от разбросанного взрывом графита, топлива и летящего радиоактивного облака.-Г. М.) Постоял с минуту, было гнетущее ощущение непонятной тревоги, онемение, глаза впитывали все и запоминали навсегда. А тревога все шла в душу, и появился невольный страх. Ощущение невидимой близкой угрозы. Пахло как после сильного разряда молнии, еще терпким дымом, стало жечь глаза, сушить горло. Душил кашель. А я еще, чтобы лучше рассмотреть, приопустил стекла. Была ведь теплая весенняя ночь. Я хорошо видел, что горит кровля машзала и деаэраторной этажерки, видел фигурки пожарников, мелькавшие в клубах пламени и дыма, протянутые вверх от пожарных машин вздрагивающие шланги. Один пожарник взобрался аж на крышу блока "В", на отметку плюс семьдесят, видимо, наблюдал за реактором и координировал действия товарищей на кровле машзала. Они находились на тридцать метров ниже его... Теперь, спустя время, мне понятно, что он поднялся тогда на недосягаемую высоту первый во всем человечестве. Даже в Хиросиме люди не были так близко от ядерного взрыва, бомба там взорвалась на высоте семьсот метров. А здесь-совсем рядом, вплотную к взрыву... Ведь под ним был кратер ядерного вулкана и 30 тысяч рентген в час... Но тогда я этого не знал. Я развернул машину и поехал к себе домой, в 5-й микрорайон города Припяти. Когда вошел в дом, мои спали. Было около трех часов ночи. Они проснулись и сказали, что слышали взрывы, но не знают, что это такое. Вскоре прибежала возбужденная соседка, муж которой уже был на блоке. Она сообщила нам об аварии и предложила распить бутылку водки для дезактивации организма. Бутылку дружно, с шутками распили и легли спать..."

Тут уместно напомнить читателю, что на многих пресс-конференциях говорилось, что непосредственно перед взрывом реактор был надежно заглушен, стержни были введены в активную зону.

Однако, как уже говорилось, эффективность аварийной защиты из-за грубых нарушений технологического регламента была сведена практически к нулю. Поглощающие стержни после нажатия кнопки АЗ вошли, как было уже сказано, в активную зону всего на два с половиной метра вместо положенных семи и не заглушили реакцию, а, наоборот, способствовали разгону на мгновенных нейтронах. Об этой грубейшей ошибке конструкторов аппарата, в конечном счете послужившей главной причиной ядерной катастрофы, не было сообщено ни на одной пресс-конференции.

Итак, активная зона разрушилась.

Вернемся на блочный щит управления четвертого энергоблока. 1 час 23 минуты 58 секунд. СИУР Леонид Топтунов и начальник смены блока Акимов находились возле левой реакторной части пульта операторов. Рядом с ними начальник смены блока из предыдущей вахты Трегуб и два молодых стажера, недавно только сдавшие экзамены на СИУРа. Они вышли в ночь, чтобы посмотреть, как будет работать их дружок Леня Топтунов, и подучиться. Это были Александр Кудрявцев и Виктор Проскуряков. После нажатия кнопки АЗ загорелись лампы подсветки шкал сельсинов, и создавалось впечатление, что они раскалились докрасна. Акимов бросился к ключу обесточивания сервоприводов, нажал его, но стержни вниз не пошли и уже навечно застряли в промежуточном положении.