"Ничего не понимаю!"-смятенно выкрикнул Акимов.

Топтунов тоже с выражением недоумения на побледневшем лице поочередно нажимал кнопки вызова расхода воды... Загорелось МТК (мнемотабло каналов) расходы на нуле, что означало: реактор без воды, превышен запас до кризиса теплоотдачи...

Грохот со стороны центрального зала говорил о том, что произошел кризис теплоотдачи и каналы взрываются.

"Ничего не понимаю! Что за чертовщина?! Мы все правильно делали"... " снова выкрикивает Акимов.

К левой, реакторной, части пульта подошел высокий, бледный, е гладко зачесанной назад седой шевелюрой заместитель главного инженера Анатолий Дятлов. На лице стереотипное недоумение: "Все правильно делали... Не может быть... Мы все..."

У пульта "П" - в центральной части помещения БЩУ, откуда производилось управление питательно-деаэраторной установкой,- находился старший инженер управления блоком Борис Столярчук. Он производил переключения на деаэраторно-питательных линиях станции, регулировал подачу питательной воды в барабаны-сепараторы. Он тоже был растерян и тоже убежден в полной правильности своих действий. Били по нервам резкие удары, доносившиеся из утробы здания блока, возникало желание что-то делать, чтобы прекратить этот угрожающий грохот. Но он не знал, что делать, ибо природу происходящего не понимал.

У пульта "Т" управления турбоагрегатами (правая часть пульта операторов) находились старший инженер управления турбинами Игорь Кершенбаум и сдавший ему смену и оставшийся посмотреть, как все будет, Сергей Газин. Именно Игорь Кершенбаум производил все операции по отключению турбоагрегата No 8 и выводу турбогенератора в режим выбега ротора генератора. Работу производил в соответствии с утвержденной программой и по указанию начальника смены блока Акимова, действия свои считал правильными. Увидев смятение Акимова, Топтунова и Дятлова, ощутил тревогу. Но у него было дело, волноваться особенно некогда. Он следил по тахометру вместе с Метленко за оборотами выбегающего ротора. Все как будто шло нормально. Тут же, у пульта управления турбинами, за старшего находился заместитель начальника турбинного цеха четвертого блока Разим Ильгамович Давлетбаев...

А слева, у пульта управления реактором... на мнемотабло каналов видно: нет воды!

"Что за черт?!
– с возмущением и одновременно смятением думал Акимов.- Ведь восемь главных циркуляционных насосов в работе!
– И тут он глянул на амперметры нагрузки. Стрелки болтались у нулей. Сорвали!..
– рухнуло у него внутри, но только на мгновение. Снова ощутил собранность.- Надо подавать воду..."

В это время - страшные удары справа, слева, снизу и сразу следом сокрушительной силы взрыв всеохватный. Казалось, везде, всюду все рушится, ударная волна с белой, как молоко, пылью, с горячей влагой радиоактивного пара удушающим напором ворвалась в помещение блочного щита управления четвертого, теперь уже бывшего, энергоблока. Как при землетрясении, волнами заходили стены и пол. С потолка посыпалось. Звон стекол в коридоре деаэраторной этажерки, погас свет, остались гореть только три аварийных светильника, что сидели на аккумуляторной батарее, треск и молниевые вспышки коротких замыканий - взрывом рвало все электрические связи, силовые и контрольные кабели...

Дятлов, перекрывая грохот и шум, истошным голосом отдал команду: "Расхолаживаться с аварийной скоростью!" Но это была скорее не команда, а вопль ужаса... Шипение пара, клекот льющейся откуда-то горячей воды. Рот, нос, глаза, уши забило мучнистой пылью, сухость во рту и полная атрофия сознания и воли. Молниеносный неожиданный удар лишил всех чувств - боли, страха, ощущения тяжкой вины и невосполнимого горя. Но все придет, хотя и не сразу. И первыми вернутся к этим людям бесстрашие и мужество отчаяния. Но долго еще, почти до самой смерти, у некоторых верховодить будет спасительная, убаюкивающая ложь, мифы и легенды, рожденные задним, уже полубезумным, умом.

"Это все!..- панически мелькнуло у Дятлова.- Рванула гремучка... Где?.. Похоже, в аварийном баке СУЗ (системы управления защитой.-Г. М.)". Эта версия, родившаяся в потрясенном мозгу Анатолия Дятлова, еще долго потом гуляла в умах, тешила кровоточащее сознание, парализованную, порой конвульсивно вздрагивающую волю, дошла до Москвы, и вплоть до 29 апреля в нее верили, она была основой многих, порою гибельных для жизни действий. Но почему же? А потому что это был наиболее легкий подход. В нем и оправдание и спасение для виновных снизу доверху. Особенно для тех, кто чудом уцелел в радиоактивном чреве взрыва. Им нужны были силы, а их давала хотя бы отчасти успокоенная совесть. Ведь впереди была вся ночь, непереносимая и все же побежденная ими ночь смерти...

"Что происходит?! Что это?!"-вскричал Александр Акимов, когда пылевой туман чуть рассеялся, грохот смолк и только шипение радиоактивного пара и шум льющейся воды остались главными негромкими звуками издыхающего ядерного гиганта.

Рослый, могучий тридцатипятилетний парень с широким розовощеким лицом, в очках, с темной волнистой шевелюрой, теперь покрытой пудрой радиоактивной пыли, Александр Акимов метался, не зная, что предпринять: "Диверсия?! Не может быть!.. Все правильно делали.."

СИУР Леонид Топтунов-молоденький, пухлый, румяный, усы щеточкой, всего три года после института - растерян, бледен, впечатление, будто ожидает удара, но не знает, с какой стороны он последует.

В помещение БЩУ вбежал задыхающийся Перевозченко.

– Александр Федорович!
– сбивчиво дыша, бледный, весь в пыли и ссадинах, крикнул он Акимову.- Там...- Он вскинул руку вверх, в сторону центрального зала,- Там что-то страшное... Разваливается пятачок реактора... Плиты сборки одиннадцать прыгают, как живые... И эти... взрывы... Вы слышали? Что это?..