Вдали видны навалы песка. Минтрансстроевцы роют захватки под реактором. Пробили уже два тоннеля. Потом эстафету у них возьмут угольщики.

– Под бетонную подушку роют,-сказал Володя.-Говорят, бутылка водки под реактором стоит сто пятьдесят рублей... Для дезактивации...

– Поехали!-приказал я Володе.-Вон, видишь, впереди дорога, вдоль подводящего канала. По ней свернешь налево.

Володя вырулил на дорогу. Поехали мимо ОРУ-750. Стрелка радиометра подскочила до 400 рентген в час. Ясное дело-сюда забросило взрывом топливо. Метров через двести, напротив ОРУ-330, стрелка упала до 40. И вдруг... Ч-черт! Непредвиденное. Дорога завалена, перегорожена железобетонными блоками. Проезда нет. А рентгены бегут, как время. Левее асфальта железная дорога.

– А ну, Володя, покажи, на что способен. Сворачивай на железную дорогу и метров пятьдесят по полотну вон на ту бетонку, что ведет к АБК-1. Вперед!

"Нива" не подвела. И Володя оказался на высоте.

Возле АБК-1 несколько бронетранспортеров. На площади-строй солдат. Офицер перед строем ругает подчиненных за то, что они нарушают правила радиационной безопасности: сидят на земле, курят, раздеваются по пояс, чтобы загореть, пьют водку и прочее. У офицера и солдат респираторы не надеты, висят на шее. Безграмотность от плохо поставленного обучения... Ведь от этих молодых парней пойдет потомство. Даже один рентген в год дает пятидесятипроцентную вероятность мутации...

– Побудь, Володя, тут, я быстро... Смотри не уезжай, а то я застряну здесь.

Захватив радиометр, побежал в бункер. Там чисто. Даже фона нет. Но душно. Полно народу. Как в бомбоубежище во время войны. Столы, кровати по бокам для отдыха персонала. Вон группа отдыхающих дуется в козла. Слышен стук костяшек. Здесь же дежурные дозиметристы, возле телефонов - операторы, у которых связь с БЩУ и со штабом в Чернобыле. На стене карта радиационных замеров по промплощадке. Но мне не нужна, замерил сам. Поднялся на второй этаж АБК. Тишина, пустота. По переходной галерее прошел на десятую отметку деаэраторной этажерки... Теперь-быстро вперед! Моя цель-блочный щит управления четвертого энергоблока. Я должен увидеть то место, где была нажата роковая кнопка взрыва, посмотреть, на какой высоте застряли стрелки указателей положения поглощающих стержней, замерить активность на БЩУ и рядом, понять, в какой обстановке работали операторы...

Быстрым шагом, почти бегом пошел по длинному коридору в сторону четвертого блока. До БЩУ-4 примерно шестьсот метров. Быстрее...

На радиометре-рентгене час. Стрелка медленно ползет вправо. Миновал БЩУ-1 и БЩУ-2. Двери открыты. Видны фигуры операторов. Расхолаживают реакторы. Вернее, поддерживают реакторы в режиме расхолаживания. Третий блок. Ему уже досталось от взрыва. Активность-2 рентгена в час. Иду дальше. Металлический привкус во рту. Ощущаются сквозняки, пахнет озоном, гарью. На пластикатовом полу осколки выбитых взрывом стекол. Активность-5 рентген в час. Провал возле помещения комплекса "Скала"-7 рентген. Вот щитовая КРБ второй очереди-10 рентген. Ощущение, что иду по коридорам и каютам затонувшего корабля. Справа двери в лестнично-лифтовой блок, дальше-в резервную пультовую. Слева дверь в БЩУ-4. Здесь работали люди, которые сейчас умирают в 6-й клинике Москвы. Вхожу в помещение резервного пульта управления, окна которого выходят на завал,- 500 рентген в час. Стекла выбиты взрывом, хрустят и взвизгивают под каблуками. Назад! Вхожу в помещение БЩУ-4. У входной двери 15 рентген, у рабочего места СИУРа (умирающего сейчас Леонида Топтунова) 10 рентген. На сельсинах-указателях поглощающих стержней стрелки застыли на высоте двух-двух с половиной метров. При движении вправо активность растет: 50-70 рентген в час. Выскакиваю из помещения и бегом в сторону первого энергоблока. Быстро!..

Вот оно-настало немыслимое. Мирный атом во всей своей первозданной красе и устрашающей мощи...

Володя на месте. Солнце, голубое небо, жара градусов тридцать. Строй посреди площади давно распался, солдаты сидят на бронетранспортерах. Курят. Двое разделись до пояса, загорают. Молодость не верит в смерть. Молодые бессмертны. Здесь это так наглядно. Не выдержал, кричу:

– Парни, хватаете лишние бэры! Вас же инструктировали только что!

Белобрысый солдат улыбается, привстав на броне.

– А мы что, мы ничего. Загораем...

– Поехали!

К вечеру 9 мая примерно в 20 часов 30 минут прогорела часть графита в реакторе, под сброшенным грузом образовалась пустота, и вся махина из пяти тысяч тонн песка, глины и карбида бора рухнула вниз, выбросив из-под себя огромное количество ядерного пепла. Резко возросла активность на станции, в Припяти - в тридцатикилометровой зоне. Рост активности ощущался даже за шестьдесят километров в Иванкове и в других местах.

В наступившей уже темноте с трудом подняли вертолет и замерили активность.

Пепел лег на Припять и окружающие поля.

16 мая я улетел в Москву.

Свидетельствует Ю. Н. Филимонцев, заместитель начальника главного научно-технического управления Минэнерго СССР:

"Ездили после Чернобыля на Игналинскую АЭС. Там в свете чернобыльской аварии проверили физику и конструкцию реактора типа РБМК. Сумма положительных коэффициентов реактивности еще большая, чем в Чернобыле, во всяком случае не меньше. Паровой коэффициент выше двух бета. Ничего не предпринимают. Спросил: почему не пишете по инстанции? Ответили: а что толку?

Тем не менее выводы комиссии о реконструкции всех реакторов типа РБМК в сторону повышения безопасности неукоснительно приняты к исполнению. В правительство представлено несколько актов расследования. В том числе Минэнерго СССР, правительственной комиссии и Минсредмаша. Все внешние организации сделали выводы против Минэнерго: виновата эксплуатация, а реактор здесь ни при чем. Минэнерго же, наоборот, представило более взвешенные и сбалансированные выводы, указав и на вину эксплуатации и на порочную конструкцию реактора.