На лицах иных девчонок-годовичков и молодых Приказчиц Тарик усмотрел легкую грусть и сразу догадался о причинах. Умелые плясуньи, они своими усилиями разучили «павану», но тут же оказалось, что применить это умение негде: здесь соплясников на «павану» не найдешь, а если и появляются умельцы вроде пригласившего Тами переодетого Мастером дворянина — откуда им знать, кого приглашать? Не могут же умелицы вешать на шею список плясок, которыми владеют... В залы благородных развлечений в одиночку им доступа нет. Конечно, многие молодые дворяне охотно проведут, но с далеко идущими нехитрыми намерениями. Бывали случаи, когда находились рисковые озорницы, после плясок ухитрявшиеся тихонько ускользнуть, оставив с носом благородного спутника, но затея это опасная...

Постой-ка, брат! О чем это ты сейчас подумал? Вернись мыслями назад. «Откуда им знать, кого приглашать?» В самом деле — откуда?.. И тут же любопытная мысль, пришедшая Тарику неожиданно в голову, упорхнула, как вспугнутый воробейчик...

На середину Плясовой вышли три пары, чьего появления в «паване» следовало ожидать. То, что к ним добавились Тами и несомненный переодетый дворянин, если и удивило, то лишь упорхнувшей мыслью, которую Тарик не успел додумать до конца. Но появилась еще одна пара. Тарик не видел, какой походкой шел молодой незнакомец, а потому не брался судить, настоящий это зажиточный Мастер с какой-то прилегающей улицы или наряженный таковым дворянин. Но его спутница...

Тарик никак не мог ошибиться. Это та самая очаровательная юная дворянка, барышня на гнедом коне, озорница, вопреки всем дворянским политесам показавшая ему язык в Городе совсем недавно. Она самая. Те самые синие глазищи, золотые волосы, лукавая улыбка, поворот головы, стройная фигурка (и, обнаружилось, великолепные ножки)... Или это ее сестра-близняшка? Нет, какое-то загадочное чутье подсказывает: она самая...

И как это прикажете понимать?

Для него давненько уж не было тайной, что порой иные легкомысленные (да что там — шалопутные, а можно и вовсе уж непристойно выразиться!) дворянки, в том числе замужние, титулованные, владетельные, в поисках любовных приключений пускаются во все тяжкие. Нарядившись нижестоящими, посещают таверны и Плясовые для простолюдинов и ведут себя так, что очень быстро находят искомое. Причем не всегда ходят в политесные заведения, навещают довольно низкопробные, где приличных женщин не бывало отроду, — а тогда и наряжаются, и ведут себя соответственно. Опасность их только приятно будоражит. Случается, что, договорившись с хозяевами и хорошо заплатив за сохранение тайны, предстают в роли веселых девок, причем не только в политесных на свой лад веселых домах вроде «Лесной феи», но и в натуральных притонах — это будоражит шалопутниц определенного склада...

Студиозус Балле рассказывал недавно про герцогиню из старинного рода — она часто навещала довольно грязные и подозрительные портовые кабаки, одетая как тамошние веселые девки, плясала «патагар»20, а потом в задней комнатке принимала матросов и мелких шныпарей, каких в этих кабаках хватает, брала с них денежки — и потом делала из этих монет ожерелья, которыми украшала будуар. Супруг, обладатель развесистых рогов, возможно, и терпел бы это, развлекайся герцогиня среди благородных, но однажды, что-то заподозрив и с помощью ловких соглядатаев узнав печальную правду, зарезал супругу в собственной трапезной. Дахор Четвертый к нему благоволил и даже сочувствовал, зная немало от Тайной Стражи, а потому герцог всего-навсего был отправлен поправлять здоровье в дальнее имение, где и сидел безвылазно четыре года. Король Роме-рик то ли согласился с решением своего предшественника, то ли не вспомнил о герцоге во время больших коронных послаблений, как водится объявленных после коронации...

Одним словом, немало случаев, когда благородные дамы развлекаются еще более предосудительно, чем эта синеглазка. Однако Тарик в жизни не слыхивал, чтобы так вели себя юные благородные барышни. Судя по великолепному коню и щегольскому мужскому платью, она из состоятельной семьи, а ведь даже небогатые дворяне держат возле дочек Воспителл, строго следящих за неукоснительным соблюдением политесов. И тем не менее... Как-то же она ухитрилась выскользнуть из-под надзора и появиться на улице одна, без грума. Возможно, и сейчас пошла проторенной дорожкой...

Если бы Тарик не видел ее раньше — ни за что бы не заподозрил переодетую барышню. Безукоризненный маскарад: роскошные волосы заплетены в две толстых косы калачиком, перевитых бисерными нитями (излюбленная прическа молодых незамужних простолюдинок). Платьице из золотистого шелка с черными разводами, со скромным вырезом, без единого клочка кружев, какие разрешено носить только дворянкам. Украшения небогатые: серебряная цепочка и два перстенька. Тарик не считал себя знатоком выражений женского лица (которое у женщин сплошь и рядом маскирует истинные помышления), но чем больше наблюдал за прекрасной незнакомкой, тем больше казалось, что на ее личике — примечательная смесь любопытства и легкой робости. Вполне может оказаться, что подобное приключение она учинила впервые. Интересно, как

О----------------- ? ...... —-

она сюда добралась, неужели пешком? Или на извозчике? Ну, это легко узнать после окончания плясок — вон Дальперик со своими приятелями, среди них и «воспитанник» барона, так что устроить очередную слежку легко...

«Павану» знатоки и ценители музыки сравнивали с широкой, медленно и величаво текущей рекой. В самом деле, очень похоже: плавная мелодия, неспешный перезвон скрипиц и гитарионов, в который порой вплетается долгое с переливами пение трубы. «Павана» — долгий танец, как никакой другой, богатый на сложные фигуры, в основном медленные, затейливые. Синеглазка плясала искусно — как и Тами. В душе у Тарика не шелохнулось ни малейшей ревности — на то и пляски, где твою девчонку может пригласить кто угодно, — но все равно не особенно приятно смотреть, как Тами и ее соплясник, сразу видно, любезничают вовсю. Тоже обычное на плясках дело, но могла бы улыбаться и поскупее, не так широко и обворожительно. Правда, другого от красавиц нечего и ждать...

Бесова «павана» все не кончалась — затянулась, казалось, на битый час. Наконец Тарик с радостью определил по фигурам, что плясуны пошли на завершающий круг, а там и величавая мелодия стала стихать: одна за другой умолкли скрипицы, один за другим утихли гитарионы, последний перебор струн...

Соплясник чинно подвел Тами к Тарику, поклонился ему, приложив правую руку к левому плечу.

— Благодарю за позволение, сударь.

— Не стоит благодарностей, — как полагалось, политесно ответил ему Тарик.