— Сейчас прикинем, — Тами ненадолго задумалась. — Ага! Когда Брилетон35 взойдет над Серой Крепостью — ее ведь, ты говорил, из твоих окон распрекрасно видно. Дома я буду одинешенька: дядя уехал с герцогом на охоту на неделю, не меньше, а слугу я отпустила до утра, чему он был радешенек... — Тами фыркнула. — Он, несмотря на года, жуткий юбочник — ну, давненько вдовствует, так что простительно. Не успели мы толком обустроиться, а он завел где-то на ближней улице подружку — я так думаю, зная его прежние ухватки, нестарую симпотную вдовушку...

— А Лютый? — спохватился Тарик. — Он же меня на клочки порвет...

— Не порвет, — тихонько засмеялась Тами. — Ты мне нужен целиком, а не клочками. Когда войдешь, скажи ему громко и внушительно: «Барта!» Он тут же тебя примет как своего. Это такие придумки у наших собачников. Такой приказ. У всякого свой. Если будет один и тот же, всем известный, — ученая собака выполнит чей угодно приказ, вот каждый и придумывает свои и держит их в строжайшей тайне...

— Умно придумано, — покрутил головой Тарик. — А почему твой дядя его не взял на охоту?

— Потому что они отправились в Зальвахал добывать болотных курочек, а там нужны совсем другие собаки. Ну, иди. Я бы тебя поцеловала, но люди смотрят. Ничего, все впереди...

Она лукаво улыбнулась и порхнула за калитку. На улице еще шли последние посетители Плясовой, и Тарик не стал торчать у калитки, глядя вслед Тами, чтобы не уподобляться герою какого-то любовного романа, безнадежно влюбленному в жестокосердную красавицу, насмехавшуюся над его пылкими чувствами. Тами ничуть не жестокосердна и отвечает на его чувства так, что голова кружится и сердце замирает в сладкой истоме...

...В другое время (ведь папаня и маманя видели его с Тами) не обошлось бы без вопросов с подначкой и беззлобных шуточек, хоть и недолгих. Однако не то сейчас царило настроение. Никак

35

Брилетон — соседняя планета, расположенная ближе к Солнцу.

нельзя сказать, чтобы все трое были так уж угрюмы (а у Тарика все прочие чувства оттеснило приятное нетерпеливое ожидание), но случившееся на Плясовой к веселью, безусловно, не располагало. Папаня вернулся домой через час после Тарика, был невесел и за ужином вместо обычного пива осушил две добрых чарки вишневой водочки. И рассказал то, чего Тарик с маманей еще не знали.

Получилась смесь печального и радостного...

Кроме барона Лайтока, внезапная смерть настигла еще литаврщика Бередека — так уж ему не свезло, что он напоролся грудью на длинный зазубренный обломок балясины перилец, самое настоящее дикарское копье без наконечника, пронзившее его насквозь, как жука на булавке, и на добрый локоть вышедшее из спины. Четверо поломались тяжело, еще у трех вдобавок случились опасные проломы черепов. Пока их не осмотрели лекари в лечебнице, невозможно сказать, насколько это опасно для жизни. Остальных четверых Создатель хранил: один сломал руку, а поскольку тот был трубачом, то и дальше, залечившись, сможет исправно заниматься прежним ремеслом, как и сломавший ногу мастер игры на гитарионе. И еще двое отделались вовсе уж легко — многочисленными ушибами. Они ушли домой своими ногами, пусть и в синяках, ссадинах и кровоподтеках.

Родители ни словечком не касались возможных причин происшедшего. Говорили оба, что все это очень странно, но очень быстро перестали это обсуждать, когда папаня вспомнил прошлые случаи, разве что не на улице Серебряного Волка, когда точно так же рушились и лавки, и целые галереи: орда жуков-древоточцев постаралась, изъела столбы, перила и кровли, иные как раз дубовые. Правда, это было давненько...

Тарик не удержался, спросил нарочито безразлично, видел ли папаня на обломках следы извилистых ходов древоточцев — они ведь заметны, словно пятна грязи на чистой скатерти. Папаня раздраженно ответил: всем было не до того, чтобы приглядываться: вытаскивали из кучи обломков покалеченных, стараясь делать это как можно осторожнее — обломки порой громоздились затейливо,

будто палочки при игре в бирюльки, — и бережно носили их: кого в повозку, кого домой. Уносили мертвых (над которыми призванный все же отец Михалик прочитал, как полагается, «печальное напутствие»), потом сносили обломки в две большие кучи. Где тут было приглядываться? Завтра Старейшина пошлет за Анжинером, тот тщательно все осмотрит, поговорит с очевидцами и музыкантами, пострадавшими меньше всех, и, как человек ученый, умственный, что-то да определит...

Мелькнула мысль якобы невзначай навести родителей на разговор о ведьмах. Он читал кое-что у студиозуса Клемпера, с некоторых пор ставшего натуральным летописцем улицы Серебряного Волка. Через год — памятная дата со дня заложения улицы, крайне благоприятное число: три дюжины на дюжину. Хроники здесь вели с того самого времени, но вразнобой, своим хотением, а не поручением, так что получилась груда из десятков трех рукописей, писанных самыми грамотными в свободное время. Два месяца назад, когда Клемпер сидел в «Уютном вечере» с двумя Старшинами, зашел разговор о памятном дне и о хрониках, и в конце концов Клемпе-ру — человеку знающему, обучавшемуся изящным искусствам — предложили написать на основе этих хроник и архива улицы полную хронику, отбросив незначительные мелочи и оставив рассказ о примечательных событиях: печальных, радостных и любопытных. И Клемпер загорелся. От платы он отказался, заверив, что у него есть знакомый печатник, и он заработает на книжке кое-какую денежку (против книжки Старейшины ничего не имели, совсем даже наоборот). Он попросил только снабдить его перьями, бумагой и чернилами — их потребуется немало, а он дворянин старинного, но небогатого рода, так что родители содержание поневоле выдают скудное (он не стал вдаваться в подробности, но Тарик-то знал: небольшую денежку Клемпер прирабатывает, сочиняя зазывные вирши для торговцев, какие приказчики по старому обыкновению распевают в людных местах). Его пожелания выполнили, а вдобавок без платы снабжали провизией и вином, следя, чтобы количество вина не пошло в ущерб делу. Работа спорилась, уже сделанным

Старейшины довольны, и никто не сомневается, что книга выйдет к сроку, — к зависти остальных улиц Зеленой Околицы, которые до такого не додумались...

У Клемпера Тарик и прочитал недавно о случае, когда последний раз на улице Серебряного Волка объявилась ведьма, тридцать два года назад. Точно так же, как совсем недавно старуха Тамаж, она купила выморочный домик, прикинувшись безобидной пожилой вдовушкой бакалейщика, продавшей лавку после смерти мужа от удара и переселившейся на Зеленую Околицу, где жизнь во многом легче и проще и уж, безусловно, дешевле, чем в Городе.