Клумбы с можжевельниками исчезли, щегольская тарелка антенны — тоже. Вместо нее на коньке тускло поблескивал провалами глазниц старый медвежий череп, увеличившись до размера автомобильного колеса.

Вместо дорожки от ворот к дому тянулась широкая, плотно утоптанная тропа. Приглядевшись, Дина различила отпечатанные в земле следы — мужские, женские. Детские.

Облизав вдруг пересохшие губы, она обернулась к Сумарокову.

— Ну что? Не передумал?

То ли прочитав по губам, то ли догадавшись о смысле сказанного, Сумароков покачал головой и первым шагнул на тропу.

Грязная до черноты, низкая дверь избушки распахнулась.

Баба яга не была худой. Она совсем не походила на тощую крючконосую старуху, морщинистую, как прошлогоднее яблоко. Через порог, пригнувшись, шагнула высокая дородная женщина с широким равнодушно-улыбчивым лицом. Запахнув на груди белый пуховой полушалок, она остановилась, прислонившись спиной к косяку. Мутные, как осенний туман, бельма глаз слепо таращились в пространство — но даже от ворот Дина чувствовала холодный внимательный взгляд.

Сторож границы между мирами встречал гостей.

— Приветствую, — вежливо поздоровалась Дина, громко сглотнув пересохшим горлом. — У нас визитер. С той стороны.

Баба яга медленно повернула к ним бледное, круглое, как луна, лицо.

— Слышу. От него пахнет Навью. Заносите в дом.

Подхватив кощея под руки-ноги, Дина и Сумароков, громко пыхтя и оступаясь, потащили его по шатким прогнившим ступеням. Баба яга отодвинулась, прямая строгая, как могильный крест, толкнула скрипучую дверь.

— Идите за печь.

В избе пахло кислым печным дымом, сухими травами и старой свалявшейся шерстью. Через крохотное мутное оконце лился тусклый свет и таял, растворялся в пепельной вязкой полутьме. Ступая наощупь, Дина послушно двинулась прямо, прошла мимо огромной, ослепительно-белой печи, неожиданной в этой крохотной грязной комнатке, как королева Елизавета среди бомжей. За печью блеснул луч света. В противоположном, слепом конце избы проступил отчеркнутый расширяющимся просветом прямоугольник второй двери. Медленно и неумолимо распахиваясь, она открывала перед Диной не забор и не сосновый бор. За порогом начинался пологий, поросший примороженной рыжей травой берег. В десяти шагах тихо катила сонные воды река, тронутая по краям прозрачным ледком. От воды отчетливо пахло нефтью.

Почувствовав прикосновение к плечу, Дина вздрогнула.

— Что?

Сумароков, не решась кричать, кивнул на порог и вопросительно вскинул брови.

— Да. Вываливаем.

Переступать на ту сторону не хотелось даже случайно. Несколько раз раскачав тело кощея, Дина и Сумароков перебросили его за порог, в тронутую белым игольчатым инеем траву.

— Вот и правильно, — сухо бросила баба яга. Шагнув мимо застывшего, бледного, как полотно, Сумарокова, она с грохотом закрыла дверь. — А теперь пошли вон. Всю избу мне провоняли.

В последний раз взглянув на закрытую дверь, Дина послушно вышла из-за печи. Просторная, тщательно убранная изба была залита белым электрическим светом. На стене озабоченно бормотал телевизор, в углу бодро подмигивал индикатором робот-пылесос. Трехцветная кошка, дремлющая у окна, открыла один глаз и посмотрела на Дину с усталым равнодушием.

— А это… А у вас… — остановившись посреди комнаты, Сумароков вытаращился на пылесос. — У вас же «Ксяоми»!

— И что? Думаешь, слепой женщине легко чистоту в доме поддерживать? Хотя бы на старости лет метлой не буду махать. И не ори мне тут, — припечатала баба яга, отвесив Сумарокову размашистый подзатыльник.

— Заткнись! — яростно зашипела Дина, подхватила Сумарокова под локоть и потащила к выходу. На клумбах покачивали нежно-розовыми головками лилейники, у забора весело топорщились молоденькие туи. А за калиткой печально и вкрадчиво шелестел до боли знакомый сосновый бор.

— Валим отсюда! Быстро валим! — рявкнула Дина, дергая Сумарокова за форменную куртку. — Пошли, пока она не передумала!

— Не ори. От тебя голова раскалывается, — Сумароков остановился, тяжело помотал разлохмаченной башкой, прочистил пальцем сначала одно, потом другое ухо. — Вот черт. Все спекшейся кровью забито.

— Ты меня слышишь? — удивленно прищурилась Дина.

— Ну да. Я же не глу… — Сумароков замер, так и не вытащив из левого уха указательный палец. — Ну да. Я слышу. Я слышу!

— Отлично. Подарок тебе на прощание. Вежливо поклонись воротам, поблагодари хозяйку за милость — и валим!

Глава 20 Татьяна, русская душою, сама не зная, почему

Возиться с угощением не хотелось, но noblesse, мать его, oblige. Заскочив утром в магазин, Дина вслепую смела с полок пачки печенек, какие-то шоколадки и запаянные в пакеты крохотные кремовые рулетики. Наверняка львиная доля купленного окажется лютой гадостью, но что-нибудь приемлемое должно попасться.