Планы и "наработки" старого лорда Аркос давали им широкое поле для "творчества". Дед Азарка не покладая рук трудился над тем, чтобы уничтожить правящую династию и самому сесть на трон. Он и внука в Тайную Канцелярию пристроил для того, чтобы тот шпионил для него. Ну и учился, конечно. Ему, по замыслу деда, предстояло возглавить департамент после смены власти.

Аркос посчитал, что Азарк без особого труда сможет обходить клятвы и сообщать ему необходимые сведения. Так оно и было бы... Если бы Азарк пожелал. Он, однако, упрямо отказывался и ссылался на то, что клятвы слишком жёсткие. Это вызывало у старика натуральные приступы бешенства, ведь ломало его планы. Об этих планах юный Аркос не знал ничего.

– Как он воспринял бы то, что в перспективе мог стать королём?- думал Дарос, наблюдая как Кирия варит своё зелье.

И сам себе отвечал:

– Юного мечтателя не интересовали ни трон, ни власть. Кто поймёт этих странных, слишком умных, сильных, но добрых и не от мира сего?- Кира на миг оторвалась от своего занятия и мимолётно улыбнулась ему. Он не смог не улыбнуться в ответ.

Он не доверяет ей. Конечно, Гран проверил всё. Конечно, он заберёт неиспользованные ею сегодня остатки трав. И наблюдать за приготовлением снадобья будет до последней минуты. Почему? Во-первых, чувствует подвох. В чём он состоит, понять не мог, но что-то упрямо тревожило, скребло душу. А значит, нужно проверять и анализировать поведение Кирии. Во-вторых, было просто интересно посмотреть на ведающую за работой.

Кира не обращала на него внимания. Кипятила, смешивала, перетирала. Шептала что-то над дымящимся котелком. Видя это, Дарос напрягся сильнее. Вспомнил то, что видел в Храме: как она пошептала, да и увидела то, что видели мёртвые уже глаза Азарка.

Он не мог не доверять Грану, но знает ли тот достаточно, чтобы обезопасить ведающую такого уровня? Не было ли самонадеянностью думать, что у друга хватит опыта разгадать её козни? Да и сам он не ошибся ли, давая ей доступ к главному оружию ведающих - травам и никак не ограничивая её магию? Они все слишком мало знали о ведьмах и их возможностях. Не стоило ему рисковать и давать ей в руки то, что не может до конца контролировать и просчитать! Но искушение оказалось сильнее доводов разума.

Глава Ковена, надо же! Со своими кудрями, парящими вокруг лица, нежными губами и хрупкой фигурой, она не выглядела ни солидной, ни грозной. Она выглядела... желанной. Больше всего на свете, он хотел бы быть с ней, жить с ней всю свою долгую жизнь, растить детей, спорить и ссориться по пустякам. Потому, что всё в жизни пустяки, кроме смерти.

А ему остаётся только это недолгое время, миг в безвременье, где они оба зависли, залипли, как мухи в мёд. Оно скоро кончится, он ощущал это. Как? Чем? Чем угодно, но только бы не её смертью. По поводу себя особых надежд не было, хоть он и старался сделать всё, чтобы выжить.

Король не простит ему того, что он оставил его без помощи Хранителя на семьдесят лет. Даже если поверит в его версию событий, не простит. По его логике, племянник или всё королевство должны погибнуть, чтобы защитить его, но его позиции не ослабить ни в коем случае. Да и дух их мира пообещал ему кровавое воздаяние. Значит так и будет. Хранитель не смог бы солгать ему тогда.

Как обезопасить Кирию он уже придумал и предпринял для этого необходимые шаги. Если его схватят или убьют, ей помогут уйти в родной мир. Войти в эти комнаты, увидеть их, сможет только тот, кому он сам дал на это право. А в его дружбе и верности Дар не стал бы сомневаться никогда.

Она уйдёт и будет жить. От этой мысли становилось и легче, и больнее одновременно. Почему всё так? Он даже дотронуться до неё не может, чтобы не поставить её жизнь под угрозу! И всё, что ему остаётся, это наблюдать, как она готовит зелье для волос. Пусть они будут такими длинными, чтобы он мог не только гладить их, но и намотать на руку или шею...

***

Кира, не подавая вида, внимательно посматривала на Дароса. Он вёл себя странно все последние дни. Был очень тихим, молчаливым. Только смотрел на неё такими глазами, что ей хотелось плакать. Она и плакала днём или принимая ванну вечером. Не могла удержаться.

Глаза были точь в точь как у Олиха, когда тот смотрел на Любаву. Они и умоляли, и страдали, и обожали, и несли для неё приговор. Он не сможет выдержать такую жизнь долго. Жить как брат и сестра с тем, кого жаждешь больше жизни? Что может быть смешнее? Или страшнее, в их случае?

Даже в "колыбельных", что нашёптывал ей по ночам дракон звучало теперь не умиротворение. Там оставалась нежность, её стало даже больше, но нарастали, она чутко ловила это, тоска, обречённость, боль. Он не удержится и убьёт её. Скоро. И уйдёт следом. Дракон чувствовал будущее всем существом и страдал.

Человек не ощущал этого. А потому шёл в пропасть прямо, безоглядно и гораздо быстрее, чем мог бы, если бы понимал, как беззащитен он перед притяжением пары.

– Странно,- думала Кира.- Это могучее, практически всесильное существо и есть отражение моей души. Что в нас обоих есть такое, что так роднит нас?

Эти дни и недели, когда они застыли на изломе времени, стали для неё откровением. Он был весь для неё. Был так близок и понятен, что скажи ей кто-то об этом раньше, не поверила бы. Не он один пропадал в том, что их связало. Кира тоже плавилась от нежности, восхищения, любви. Если бы дело было только в её жизни, она не глядя шагнула бы в этот омут. Но погубить даже не двоих, а неизвестно сколько разумных из-за мечты? Никогда! Она хорошо представляла себе, как печальный и нежный стон дракона, что она слышала по ночам, обернётся безумным рёвом и чего он будет стоить миру. Потому и торопилась так, как только могла.