Так что без лишних размышлений я двинулся обратно к берегу, предварительно экипировавшись всем необходимым и не забыв оружие. Охотничье копьё мне против птичек не приходится, но мало ли кого тут можно встретить. Путь много времени не занял, пару раз мне попались на глаза следы оленей и один разок отпечатки кабаньих копыт. Хищники пока не отметились и даже была вероятность, что в этом фьорде никто из них не живёт. Но я не обольщался, всегда лучше рассчитывать на худшее, будешь либо прав, либо приятно удивлён.

Добравшись до места назначения, я начал карабкаться вверх, закинув копьё на перевязь и когда влез на небольшой уступ метрах в пяти над землёй, пристроил там лишнее оружие и снаряжение. Было бы чрезвычайно глупо оставить лук с копьём на земле, набрать яиц и обнаружить внизу уже проснувшегося от спячки медведя, что улёгся рядом с моим оружием и весело смотрит на мой филей с гастрономическим интересом.

Подъем дальше наверх был не самым простым, но в целом привычным, мы с братом не раз и не два лазали на птичьи базары подобным образом. На Земле у сердобольных мамаш бы от таких картин наверно сердце прихватило, а тут на севере это норма. Хотя и на юге ребятишек отправляют присматривать за скотом, а дальше порой овцы целы, волки сыты, пастуху же вечная память. Человечество тут идёт дорогой естественного отбора в котором преуспевают самые сильные, умные и разумеется удачливые. Так что в нынешнем возрасте в подъёме к вожделенной еде меня напрягал не столько склон и ненадёжные камни, сколько то, что птицы подзасрали скалу.

Зато пернатые не слишком усердно защищали свои гнёзда. Если бы все птички налетели бы на меня, то вполне могли бы заклевать к чёртовой матери и скинуть вниз, но как-то противодействовать разорению гнёзд пытались лишь их непосредственные владельцы да и то, так сказать, без огонька. Впрочем я тоже не злобствовал, забирая вообще все яйца под чистую, предпочитая брать из каждого гнезда только часть. Выживают всё равно не все птенцы, а так вылупившимся достанется больше пищи от родителей. Ну а для кого-то дарвинизм сказал свое веское слово прежде, чем от удара клювом изнутри впервые хрустнула скорлупа. C’est la vie, все дела.

Набрав в небольшую суму два с половиной десятка яиц, я стал спускаться вниз. Они конечно меньше куриных и можно было взять больше, чтоб увереннее смотреть в завтрашний день, но лучше было не наглеть. Вверх лезть всегда проще, было бы обидно раздавить добычу по пути назад. Путь до уступа с оружием занял у меня наверно минут двадцать, но я наконец смог немного там перевести дух. Выше небольшие площадки тоже встречались, но так сказать, не совсем по пути, а управиться хотелось по быстрее. Дни ещё были довольно короткими и было бы недурно успеть обследовать округу, заодно поохотившись в лесу. Мясо морской птицы, что жрёт рыбу, меня не устраивало, уж очень долго его надо вываривать, прежде чем употреблять в пищу. С голодухи-то конечно и не такое схомячишь, тот же рецепт блюда из тухлой рыбы не от хорошей жизни появился, но зачем давиться всякой дрянью, когда можно добыть что-то поприличнее?

Передохнув, размяв пальцы рук, которые успели устать, да и вообще переведя дух, я вернул снаряжение на положенные места и полез вниз. А когда до земли оставалась чуть меньше двух метров услышал тихий хруст мелкой ветки из леса, что подходил тут почти к самому берегу. Повернув голову от скалы, где высматривал куда переставить руку, чтобы надёжно ухватиться, я похолодел. На меня нёсся крупный волк светло-серого окраса, предвкушающе оскаливший зубастую пасть. Мысли стремительным вьюжным вихрем пронеслись в моей голове, залезть наверх достаточно высоко и поджать ноги я уже хрен успею, шерстяной мудак верно рассчитал момент, всё равно допрыгнет, ухватит меня за лодыжку и скинет вниз, а после жёсткого приземления быть мне лёгкой добычей. Но если нельзя возвращаться и нельзя оставаться на месте, остаётся лишь путь вперёд.

Я разжал руки и слегка оттолкнулся от скалы, в полёте разворачиваясь лицом к опасности и сдёргивая копьё с перевези. Раньше мне не приходилось брать на него крупную добычу, но я видел как это делают другие и потратил немало времени на тренировки с Хоуком и не только, а потому знал, как действовать. Приземление вышло не совсем удачным, кроме песка не берегу были камни, об один из которых я едва не подвернул ногу. Волк был уже близко, в последний момент копьё почти встало в позицию, но мой удар попал не в сердце зверя, а пропорол ему бок. Волк яростно зарычал, пятка копья упёрлась в землю, но из-за неудачного попадания его вырвало из моих рук. Зверь приземлился на лапы после сбитого прыжка вплотную ко мне и времени достать нож или топор уже не было, единственное что мне оставалось, это навалиться на волка сверху, обхватив его шею руками. Страшные челюсти щёлкали рядом с моей головой, когда мы начали кататься по земле, но не могли до меня добраться, пока я не разжал хватку. И мои руки держали врага изо всех сил, в этом заключался мой единственный шанс выжить. Раненый зверь вдвойне опасней, но этот волк был ранен достаточно тяжело, чтобы время работало на меня, он истекал кровью, необходимо было лишь продержаться.

И я это сделал, хотя когда хищник затих и перестал шевелиться, мои руки буквально задеревенели, а пальцы отказывались сгибаться или разгибаться. Мало было экзерсисов в скалолазании без страховки, так ещё теперь это. Отодвинув от себя тушу, я сел и осмотрел добычу. Крупный и пожалуй даже старый самец северного волка, шкура светло-серая, линять зверь ещё не начал, ну да и весна не так давно началась, такую не жалко будет предъявить через месяц в доказательство своей зрелости, тем более что достал я противника не стрелой, а победил в схватке сила на силу, что ценится у ассонов. Спохватившись, я ощупал подсумок и констатировал, что предсказуемо яйцам пришла кабзда, пока зверь пытался выбраться из моей хватки, а потом глянул на мохнатые бубенцы добычи.

— Млять, да что за дурь мне в голову лезет? — изрёк я спустя секунду и издал нервный смешок. А потом ещё один. После чего натурально захохотал. Я только что чуть не сдох и теперь напряжение выходило из меня натурально конским ржачем, виной которому была предельно тупая мысль. Но перестать смеяться я всё равно не мог, оглашая тёмные скалы фьорда безудержным хохотом.

Проснувшись сегодня утром, я привычными движениями разжёг костёр и повесил на треногу котелок со вчерашней похлёбкой, а потом взял в руки ветку и сделал на ней тридцатую зарубку. Месяц в дикой природе севера прошёл для меня не сказать чтобы легко, но назвать его прям ужасным я тоже не могу.