— Чего ревёшь-то? Может, тебе помочь чем? — Гринд даже о рифмах позабыл, и я невольно улыбнулась, вытирая лицо рукавом.

— Да нет… всё в порядке…

— Не вижу я, что ли, какой у тебя порядок! — разозлился великан. — Давай говорить по душам. Утром-то всё равно никого нет! После овощи дорежешь, а я соус сготовлю, из тебя-то стряпуха, как моя нога!

Ворчал он беззлобно, да и мне не до обид было. Вскоре передо мной стояла кружка с мутноватым чаем, и я неуверенно отхлебнула из неё. А Гринд подсел к рубикальтовому столу на таком же табурете — здесь всё было сделано из этого дерева, — и, выслушав мои лживые заверения, что я скоро приду в себя, покачал косматой головой:

— Нет, девонька! Так просто горе не проходит! Говорят, что лучше работы лекарства нет, но я вот знаю один рецепт!

— Какой же это рецепт? — спросила я, и вдруг у меня вырвалось само собой: — Может… молитва?

Гриндельтракс важно кивнул.

— Так!

— В нашем городке… в Диэра… я слышала о Чистосердечной… жрице, — запинаясь почти на каждом слове, пробормотала я. — Только… как её найти?

— А за это не боись, на Гриндельтракса положись, — подмигнул мне собеседник. — Жрицу я легко найду, и тебя к ней приведу!

Я поспешно уткнулась в кружку, чтобы он не видел моего лица.

— Спасибо, Гринд! Я буду очень тебе благодарна, — застенчивым тоном проговорила я. — Спасибо большое!

Народ Рубикальтовых лесов верил в женскую ипостась Невидимого Бога, но благодаря проповедям своей жрицы знал достаточно, чтобы не поверить чудовищной самозванке, которая объявила себя Великой Матерью. И молитвы Дэрны создали мощный световой барьер между непокорными лесными жителями и Ти-Аматой, жаждавшей их покарать.

— Если Чистосердечная так могущественна, — я сделала над собой гигантское усилие и улыбнулась ничего не подозревавшему Гринду, — то мою душу ей исцелить ничего не стоит, верно?

И простодушный великан хлопнул меня по плечу, расплываясь в ответной улыбке.

День, полный хлопот, прошёл, как в тумане. Я привычно помогала Гринду управляться с посетителями. С любезным выражением лица наливала каждому хомморовую настойку. Делала строгий вид, когда мне отвешивали комплименты, ставшие уже привычными.

— Эй, девоньку-то не трожь! — выступал из-за стойки Гриндельтракс, если кто-то пытался чересчур настойчиво за мной ухаживать. Тогда посетитель скороговоркой бормотал извинения и нырял за свой столик с кружкой настойки и полной тарелкой еды. Всё шло, как обычно, и даже рагу получилось таким же вкусным, как вчера. Но я изнывала от страха за Линлейт и с тревогой думала, когда же Гринд отведёт меня к жрице.

Смогу ли я убить её? И если я это сделаю, отпустит ли Тольвейр несчастную фею?

Я смотрела на весёлых, отпускавших шутки мужчин и женщин за столами. Они пили настойку, со смехом кричали что-то Гриндельтраксу. Поднимали тосты за его здоровье и благополучие. Желали харчевне простоять ещё сто лет, а самому великану — прожить и того больше.

А ведь, если Дэрна погибнет, не будет здоровья и благополучия ни у Гринда, ни у остальных лесных жителей. Часть из них убьют воины, созданные Тольвейром, прочие же станут рабами Ти-Аматы.

К тому времени, как солнце стало клониться к закату, и в харчевне остались только мы с Гриндом, я дошла до такого отчаяния, что готова была убить саму себя.

— Ну, что ж, — великан насухо вытер стойку тряпкой и отшвырнул её прочь. — Пойдём, Бьярена, — он сделался каким-то задумчивым и непривычно серьёзным. Я опустила глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. Мне чудилось, что стоит хоть слово лишнее сказать — и меня разоблачат.

Гринд закрыл дверь харчевни на засов, и мы вместе пошли прочь. Мимо тихой реки, через которую был переброшен мостик, по тропе, окаймленной редкой травой и поздними рыжецветами, вперёд.

К женщине, которую мне было велено убить.

Я шла вслед за Гриндельтраксом по сужавшейся лесной тропе. Он говорил, что жрица до того святая, что даже мясо, добытое лесными жителями на охоте, не ест — одни только ягоды, грибы, разные травки.

— Зато нечисть не жалеет, убивает, как сумеет! — прибавил Гринд и оглянулся на меня; в начавших сгущаться сумерках у него было немного зловещее выражение лица. Я кивнула, не зная, что сказать. От волнения сердце так и колотилось в груди, руки дрожали, и раз я так споткнулась, что чуть не полетела на землю.