Сеглинь встречает меня как доброго знакомого и потому особенно не церемонится: кивком головы предлагает обождать и тут же убегает. Видимо, в отделении произошло нечто чрезвычайное: в кабинет то и дело заходят врачи и медсестры, тихо о чем-то совещаются, куда-то звонят. До меня доносятся отрывистые фразы: «Пульс не прощупывается... давление упало... срочно требуется переливание...»

Сеглинь возвращается через десять минут, усаживается рядом. Он радостно возбужден, даже мурлычет что-то вполголоса — видимо, опасность, грозившая больному, миновала не без его участия.

— Ну, инспектор, рассказывайте! Как успехи? Поймали того негодяя?

— Доктор, мне нужно еще раз поговорить с таксистом.

— Ис-клю-че-но! Ка-те-го-ри-чес-ки!

— Неужели ему так плохо?

— Напротив, ему гораздо лучше. Но именно поэтому я вас не пущу! Сегодня ему лучше, а что будет завтра, мы не знаем. Он все еще на грани. И я не хочу, чтобы ваше посещение нарушило достигнутое с таким трудом равновесие. Спрашивайте меня, я готов ответить на все ваши вопросы.

Странно, ведь он не намного старше меня, а я безропотно принимаю от него горькие пилюли. Тяжкий груз ответственности за жизнь человеческую... Он взрослит, он на многое дает право.

— Позавчера, когда я вам звонил, вы ответили, что Носков без сознания, бредит. Я хотел бы знать, о чем говорил потерпевший в бреду. Знаете — поток подсознания, расторможенная подкорка... Меня, в частности, интересует, повторял ли он имя преступника, или называл другое?

Сеглинь задумчиво потирает переносицу.

— В бреду он все время звал мать... жену... Алла, кажется... совершенно четко называл имя Валера... Кроме того, были бессвязные выкрики: плащ, кровь, якорь, милиция...

— Постойте, он говорил — «якорь»?

— Да. Вам это что-нибудь дает?

— Пока не знаю, нам дорога каждая дополнительная деталь. Кто-либо, кроме родных, справлялся о его здоровье?

— Звонков очень много, звонят каждый день. Учителя из школы, где он учился, товарищи из таксопарка... Правда, один звонок мне показался несколько странным...

— Ну, ну, доктор!

В звучном баритоне врача появляются недоуменные нотки.

— Понимаете, все спрашивают: как состояние Михаила Носкова, Миши?.. И вдруг: «Будет ли жить таксист Еремин?» Разве у него есть еще одна фамилия?

— Кто звонил?

— Голос женский, с такой, знаете, жеманцей: «Скажите, пожалуйста, будет ли жить таксист Еремин?» Я даже сразу не понял, о ком речь. Переспросил: «Вы имеете в виду Мишу?» — «Да, да, — обрадованно так подхватила, — Мишу Еремина». Ну, ответил, что положено отвечать в таких случаях.

— Еще были вопросы?

— Спросила, пускают ли к нему? Я ответил, что нет.

— Вы не поинтересовались, кто звонит?

— Как же, спросил. «Очень хорошая знакомая», — хохотнула игриво и повесила трубку. Я, признаться, даже расстроился немного. Хотя если вдуматься...

Я поднимаюсь, протягиваю Сеглиню руку.

— Доктор, не будем делать скоропалительных выводов. Кое-какие догадки у меня есть, но они нуждаются в проверке. Благодарю вас, доктор, вы нам дали очень ценные сведения.

Я ухожу из отделения с таинственно-непроницаемым видом человека, посвященного во все мыслимые тайны бытия, но это не более чем очередной приступ пижонства. Какие там догадки! Известие о звонке — ошеломляющая неожиданность, тут есть над чем поломать голову. Кто она — игривая жеманница? Знакомая времен холостяцкой вольницы? Тогда почему назвала его по фамилии, а не по имени? А главное — откуда у Михаила Носкова вторая фамилия?..

На выходе из ворот больницы ко мне бросилась мать Носкова. Признаться, я не сразу ее узнал. Обтянутые кожей, исхудавшие скулы, горячечный блеск изможденных глаз...

— Товарищ инспектор, скажите хоть вы правду, он будет жить? Врачи утешают, на то они и врачи... Но вы-то можете ответить?

Стараясь не встречаться с ней взглядом, бормочу что-то успокоительно-обнадеживающее: «Врачи обещают, будем надеяться».

— Я каждый день варю ему свежий куриный бульон и каждый раз слышу: «Пока нельзя...» Ну чем, чем я могу ему помочь?

— Ксения Борисовна, поверьте, врачи делают все возможное. Организм у Михаила молодой, сильный...

— Он у меня спортсмен, борьбой занимается. Сколько у него грамот за выступления!

— Ксения Борисовна, хочу задать вам деликатный вопрос... Не было ли у Михаила увлечений, о которых не знала бы его жена? Вы понимаете, о чем я говорю?

— Что вы, он у меня застенчив, как барышня. И потом очень уж он Аллу любит. До знакомства с ней, не знаю, все может быть, но после... Нет, нет! А почему вы спрашиваете?