— Ухожу, Петрович, уже ушел. Я ведь на минутку, дождь потому что...

Рябчун кольнул пьянчугу гневным взглядом.

— Ты, Сивцов, прекрати мне парня с пути сбивать. Сережа только на ноги становится, а ты ему подножку. Я падаю, и ты со мной. Так, что ли?

— И в мыслях не держал, Петрович, что ты, — суетился Сивцов, лихорадочно засовывая недопитую бутылку в карман. — Забежал после работы, чтоб, значит, посидеть с устатку... культурненько и аккуратненько... А Серега с беленькой завязал, оказывается. Подвел он меня, ах как подвел... Пришлось одному почти всю бутылку выдуть... Легко ли это при моем-то здоровье?.. Он проворно шмыгнул в переднюю, сорвал с вешалки плащ и, не прощаясь, поспешно выскользнул за дверь. Правый ботинок у Сивцова, видимо, промокал — на полу остался более четкий след.

— Отличный специалист, когда не пьян, — сокрушенно покачал головой Рябчун. — Жаль, не часто это бывает... Сережа, что ж ты нам голову морочил? Мы тут черт-те что вообразили, а ты со своим напарником пузырек давишь.

Курсиш виновато переминался с носка на каблук.

— Не пил я, Андрей Петрович... Рябчун потрепал парня по плечу, для чего пришлось ему приподняться на цыпочки.

— И правильно, Сережа, держись, не поддавайся. Тут только начни, сам не заметишь, как покатишься... Мастерству учись, специалист он редкий, а больше, пожалуй, и нечему...

И снова мы усаживаемся в нашу «канареечку». Деликатный Гена ни о чем не спрашивает — все видно и так по нашим угрюмо-озабоченным лицам. Точнее, по моему — Рябчун, похоже, доволен, что его питомец оказался на высоте.

Чтобы разрядить гнетущее молчание, Андрей Петрович принимается рассказывать одну из своих бесчисленных баек.

— ...Меня в милицию за бдительность взяли, а до того работал я на кирпичном заводе в сторожевой охране. В нашем караульном деле что главное? Первое — глаз, второе — наблюдение. Ну и, конечно, анализ ситуации. Такой был случай: заезжает на территорию машина. Накладные, доверенность — все в полном ажуре. Пропускаю машину во двор, стою наблюдаю. Ничего примечательного — грузят и грузят. Только смотрю — водитель включился. Тут меня и забрало первое сомнение. Когда это было, чтобы шофер из-за баранки вылезал?..

— Не обязан, — компетентно подтверждает Гена.

— ...Ну ладно, думаю, парень молодой, вышел подразмяться. Этот момент я себе кое-как объяснил. Однако недоверие потихоньку грызет. Уж больно слаженно идет работа, Ни свар, ни перекуров, такой темп взяли — рубахи промокли. Ладно!.. Подходит машина к воротам, сигналит, чтоб выпустил. Я — в кузов. Гляжу, и мороз по коже: все кирпичи целехоньки, ни одного битого. Проанализировал я эту невероятную ситуацию, чувствую — дело нечисто. Тут я в милицию и позвонил...

— Ворюги? — спрашивает Гена.

— Расхитители соцсобственности, — уточняет Рябчун. — Все документы фальшивые: и накладные и доверенность. Вот после этого меня в милицию и приняли.

— За бдительность? — подмигивает Гена.

— За анализ ситуации, — солидно поправляет Рябчун. — Хорошо было в районе, спокойно. Всех ты знаешь, все тебя, успевай только к фуражке прикладываться. На дежурстве тишина тишайшая. Как в читальне: сиди, книжки почитывай. За целые сутки одно дохленькое происшествие. И опять тишина...

— Скукота, — зевает Гена. — Я б так долго не выдержал. Абсолютно!

— Хорошо тебе, неженатому, — с легкой грустинкой вздыхает Рябчун. — Гоняй хоть всю ночь напролет, никто слова поперек не скажет. А меня супруга разводом стращает, «угловиком» дразнит.

— Это что за словечко? Не слыхал такого.

— Ну вроде «угол» я снимаю, домой только на ночь являюсь. Я говорю: «Дзидра, кому-то ведь надо город от скверны очищать, никто мою работу за меня не сделает». Молчит. Плачет и молчит...

— Женские слезы дешевы, — бросает через плечо Гена.

Рябчун, всегда улыбчивый и благодушный, вдруг свирепеет.

— Ты, сержант, крути баранку да помалкивай! Ишь выискался знаток женской души! Девичьи слезы, верно, высыхают быстро, потому как от капризов. А женщины по пустякам не плачут. Еще поглядим, что твоя Наташка запоет, когда свадьбу сыграете...

— Она мне, Андрей Петрович, уже сейчас ультиматумы ставит. Выбирай, говорит, или я, или твоя работа.

— А ты что?

— Я выбрал работу. Абсолютно!

— Лихой ты парень! Ушла?

— Зачем? Порыдала, повздыхала и смирилась. Потому и говорю — женские слезы недорого стоят.

— Девичьи, Гена, девичьи, — сменяет гнев на улыбку Рябчун.

Я в этой бездонной дискуссии не участвую. В другой раз я не преминул бы ввернуть что-нибудь ехидное насчет роли женщины в эволюции мужчины, потолковал бы о вредном влиянии мягкого женского сердца на формирование сурового облика работника уголовного розыска... А если серьезно, я действительно убежден, что семейное счастье не для нашего брата. Надолго ли хватит моей убежденности, не знаю, но пока держусь.