В нескольких местах забор был проломлен. Внутри ходили старомодно одетые люди.

– Можно дать увеличение побольше? – спросила Катя, – Я хочу увидеть их лица.

– Зачем?

– Знаю, но не скажу.

Гектор попробовал, но не получилось. Люди ходили, наклонив головы, и смотрели в землю.

К ночи разбили три палатки: две неподалеку от фургона и одна в пятистах метрах от стены. Отсюда был виден один из проломов и даже угол домика внутри.

Серега и Лорик перенесли ящик с оружием и целую ночь занимались приведением в порядок этого хозяйства.

Ребенок удалялся, ведя на поводке большерукое существо. Существо шло не нагибаясь, но при этом опиралась о землю ладонью левой руки – что недоступно даже для самых длинноруких обезьян. Правой рукой оно прижимало к себе кокон.

Мира ни разу не обернулась.

– Это ужасно, – сказал Валин, не обращаясь ни к кому.

– Ваша дочь? – переспросил Гектор.

– Нет. Ужасно ЭТО.

– Любая доминирующая отрасль знания рано или поздно выращивает свой цветок ужаса. Так было с церковной наукой, потом с политикой, потом с физикой, теперь пришло время биологии. Это еще не конец, что-нибудь придумают и после нас.

– Если только будет «после нас».

– Не надо так пессемистично. Она вернется.

Мира и урод удалялись в сторону стены. Стена была очень простой, кирпичной, старой, обложенной зеленой грязной плиткой. Около угла стена обвалилась; теперь здесь лежала лишь груда битого кирпича. Мира шла первой, а послушный урод ступал следом за ней. Они шли по узкой тропке, протоптанной среди побегов винограда.

– Осторожно, здесь щель, – сказала она, хотя существо не могло ее понять.

Клон развивался быстро, но все равно оставался не умнее двухмесячного младенца.

Вдобавок, его накачали лекарствами так, что собственной воли в нем осталось не больше, чем в траве, гнущейся под ветром. Но, кроме разума и воли, есть инстинкт и этот инстинкт толкал существо вперед.

Клона нарядили в обыкновенную женскую одежду, довольно старую, консервативную: летняя блузка и брюки из обыкновенной тонкой однотонной ткани.

На ногах сандали. Прическа – классический хвостик. В кожу у пупка продели серебряное колечко: так иногда делали в самом начале века, еще до того, как люди перестали терзать свои тела, еще до того, как из моды вышли даже обыкновенные сережки. Колечко не простое, а с покрытием из деградационных полимеров, которые, постепенно распадаясь, выделяют вещество, снижающее агрессию. В ближайшие восемьдесят – девяноста суток клон будет совершенно неагрессивен, если только не потеряет кольцо.

– Здесь щель, – сказала Мира и в первый раз обернулась. – Иди осторожнее.

Она обернулась и замерла, пораженная тем, что увидела.

– Я вижу, – ответил клон. – Иди вперед. Не останавливайся. Если остановишься, я тебя укушу.

– Ты же не умеешь говорить!

– Вперед, – повторил клон, – Я сказала, вперед!

– Там что-то не так, – заметил Валин, – она с ним разговаривает!

– Она же ребенок. Она может разговаривать с куклами, все нормально, – возразил Лорик.

– Но она не разговаривает с куклами.

– Чем это не кукла?

– Сделайте что-нибудь! – он обратился к Гектору.

В этот момент ребенок побежал и урод побежал вслед за ним. Но сработали лекарства: урод упал, поднялся, снова упал – ему не удавались быстрые и резкие движения. Мира скрылась за стеной и сразу же послышался вопль, детский крик, плач, вой и визг – все это сразу. Потом стало невыносимо тихо, лишь острые осколки звука медленно осыпались сквозь выжженый разум.

– Я пойду, – сказал Гектор.

– Вы?

– У меня есть опыт.

– Если она жива.

– Если она жива, мы вернемся.

Он взглянул на экран излучателя: тропинка продолжалась и за стеной, но на ней никакого движения. Ничего живого. Ничего враждебного. Лишь много битых кирпичей и несколько осколков бетонных блоков, лежащих друг на друге. Ребенок исчез. Впрочем, стена давала браузовскую тень, непроницаемую для излучателя и ширина этой тени была около полутора метров. Ребенок мог оказаться там.

Правда, совершенно неизвестно, что с ним там случилось. К счастью, клон не ушел. Клон завяз в зарослях винограда и теперь полусидел-полулежал, но не убегал, лишь шевелил рукой и пытался разорвать стебли. Другая рука все так же прижимала белый кокон.

Он побежал, на всякий случай пригибаясь. Пригибайся, не пригибайся, а если кто-то смотрит, то все равно увидит. Бегущий человек как на ладони. У самой стены он спрятался за ствол старой акации, тоже оплетенный виноградом. Клон лежал в двух шагах и бессмысленно бубнил, пытаясь подняться. Эту самку можно пока оставить здесь. Пусть поваляется.

Он отошел в сторону и по выбоинам в кирпиче поднялся на стену. С той стороны никого чужого. Ребенок лежит на камнях неподвижно. Никаких признаков жизни. Значит, нужно спешить. Он перелез через стену и спрыгнул с противоположной стороны. Вдалеке, у домика, шел мужчина, одетый в серое.