— Что произошло, Ичиро? — спросил я, стараясь сдержать собственное нетерпение и успокоить голову, которая уже начала выстраивать худшие сценарии. — Раз ты организовываешь такой выезд? Что-то ведь случилось?

После паузы, которая длилась дольше, чем мне хотелось, Ичиро ответил тихо, как будто сам не хотел верить в свои слова.

— Случилось. Господину Ямато плохо.

Эти слова эхом прозвучали в моей голове, заставляя осознать серьезность ситуации. Ямато, глава корпорации, пусть и бывший, человек, чьё влияние ощущалось по всей компании, находился в плохом состоянии. Но интуиция подсказывала мне, что это не просто обычная болезнь.

— Насколько?

— Совсем плохо, Кенджи.

Эти два слова заставили меня мгновенно забыть обо всём — о карантине, о закусочной, о происходящем вокруг. Если Ичиро был настолько встревожен, значит, дело и вправду обстояло серьёзнее, чем я мог предположить.

— Хорошо, я еду, — сказал я, коротко кивнув, словно Ичиро мог это увидеть. В этот момент все мои сомнения ушли — был только долг и необходимость сделать всё возможное.

— Спасибо, Кенджи, — ответил Ичиро, и я уловил облегчение в его голосе, будто моя готовность действовать хоть как-то могла исправить сложившуюся ситуацию.

Мы попрощались, и я почувствовал, как на меня наваливается груз ответственности. Моя рука слегка дрожала, когда я убрал телефон в карман. Слишком много всего происходило — напряжение, накопленное за последние дни, теперь перерастало в нечто большее. Но в этот момент выбора не оставалось.

Я взглянул на темное небо и подумал о том, что ждет меня в Токио.

Днем ранее

Господин Ямато, сидя в своем кабинете, погружался в мысли, которые не отпускали его вот уже несколько дней. Вечерние тени ложились на строгую, немного суровую обстановку комнаты, где каждый предмет отражал его долгую жизнь и путь, полный тяжёлых решений и противоречий. Казалось, что сейчас было не то время, чтобы оставаться наедине со своими мыслями, но этого требовали обстоятельства — и неотступное желание понять собственные ошибки.

Он размышлял о прощении. Эта идея никогда не была близка ему в полной мере; всю жизнь Ямато считал, что сильный человек должен полагаться на справедливость, а не на слабость всепрощения. Но с возрастом у него появилась жажда покоя, который, как он понимал теперь, невозможно обрести, не научившись отпускать. Он думал о том, кто заслуживает прощения, а кто — нет, и может ли сам он просить прощения за всё, что совершил ради своей империи.

Тихий звонок телефона вырвал его из размышлений, заставив отвлечься и вернуть взгляд на реальность. Он медленно взял трубку, ожидая услышать голос ассистента или врача. Но вместо этого услышал голос, от которого сердце на мгновение сжалось, и к горлу подступила горечь.

— Папа, — тихо произнесла Рен, и в её голосе было что-то, что заставило Ямато напрячься.

Голос его дочери, той самой, которая когда-то стояла на пороге управления его компанией, а потом… предала его доверие. Он закрыл глаза, невольно вспоминая, как она ушла, едва избежав судебного преследования. Чувство обиды и сожаления вновь накрыло его, напоминая о том, что даже сейчас он не до конца отпустил все старые раны.

— Рен, — вымолвил он, стараясь не выдавать дрожь в голосе. — Ты… звонишь мне?

— Да, — ответила она. Казалось, она колебалась, словно не знала, как начать разговор. Но потом её голос стал твёрже. — Ты, наверное, не хотел бы меня слышать.

Ямато молчал, чувствуя, как все философские мысли о прощении и примирении, которыми он только что наполнял свой разум, отодвигаются куда-то далеко. Перед ним снова вставала живая обида, к которой он не был готов.

— Папа, я понимаю, что этот звонок наглость с моей стороны…

— Это уж точно!

— Но я прошу тебя выслушать, — она сделала паузу, словно насмеливаясь сказать то, ради чего позвонила. Произнесла: — Я прошу тебя о встрече. Лишь один раз, — голос Рен проскользнул сквозь динамик, будто касаясь его разума, настойчиво и проникновенно.

Слова звучали неестественно. Ямато закрыл глаза и вздохнул, стараясь не дать эмоциям одержать верх. Молчание повисло в воздухе, тяжёлое и осязаемое, прежде чем он решился ответить.

— С какой целью? — Он едва сдерживал свой тон, чувствуя, как обида переплетается с недоверием. — Ты хочешь, чтобы я поверил в ещё одну твою сказку?

— Папа, — голос дочери на другом конце линии чуть дрогнул, но она, похоже, не собиралась отступать. — Я понимаю, что это выглядит нелепо, но, возможно, мне действительно нужно объяснить… До того как… — Она замолчала, подбирая слова. — Прежде чем я отправлюсь под суд.

Эти слова его удивили. Рен, его дочь, сама упомянула суд, да ещё и в таком отрешённом тоне. Как он мог ей поверить? Она была мастером манипуляций, и её нежные, убедительные интонации, которые казались искренними, могли сбить с толку кого угодно. Однако сейчас, в глубине души, Ямато почувствовал нечто новое, как странное, незаметное покалывание, указывающее на настоящую боль в её голосе.

— Суд? — Ямато усмехнулся, полагая, что это очередной трюк. — Ты действительно считаешь, что я поверю, будто ты собираешься ответить за то, что сделала? За все предательства, которыми ты только питала мой бизнес и своё будущее? Как ты могла пойти так далеко, Рен?