Шрифт:
Впитывать и выталкивать получалось, собирать – нет. Просто даже до конца не представлял, как к этому подступиться. Разговор увял сам собой, но толком позаниматься я не успел: вновь послышался знакомый скрип, пришлось стряхивать оцепенение и вручать давешней парочке молодчиков пустые судочки. Но только лишь этим сегодня дело не ограничилось.
– Руки высунь! – потребовал Овод, а после поправил меня: – Да не так, дурень! В одну ячейку!
Он притащил с собой ручные кандалы, которые на моих запястьях и защёлкнул. И сразу – будто в ледник спустили. Согревающее присутствие небесной силы сгинуло в один миг, стало зябко.
– Зря, – сказал мой сосед и улёгся на шконку.
– Пасть захлопни! – угрожающе рыкнул Овод и принялся отпирать навесной замок. Снял его, распахнул решётку и скомандовал: – Выходи!
Я шагнул в коридор, озадаченно позвякивая короткой цепочкой кандалов. Металл неприятно холодил кожу, захотелось поскорее от этой пакости избавиться, но никаких защёлок на браслетах не обнаружилось, они казались цельными.
– Приберись тут! – потребовал молодчик, а когда его конопатый напарник протянул мне швабру, перехватил её и отставил к стене. – Нет! Пусть лижет! Давай, сожри всё с пола! Чтоб блестело!
Накатило бешенство, и я потянулся к небесной силе, но ни впитать её, ни даже вдохнуть не смог. Браслеты обожгли запястья холодом, на металле проступили какие-то символы, а сам он будто бы стал тяжелее и потянул вниз согнутые в локтях руки.
Даже так? Ну-ну…
Черноволосый молодчик был со мной одного роста, но заметно шире в плечах, я глянул ему в глаза и спросил:
– А если нет?
– Всё равно сожрёшь! – мерзко осклабился тот и поднял немаленьких размеров кулак. – Только тогда мы сначала повеселимся!
Манерой держаться он напомнил мне Гусака, а тот никогда не упускал возможности развлечься за чужой счёт. Этот – такой же.
Я наступил Оводу на ногу, ухватил за грудки и рванул на себя, одновременно качнулся вперёд и со всего маху боднул самодовольную харю, лбом рассадив нос. Без промедления оттолкнул молодчика – тот не удержал равновесия и рухнул навзничь. Его конопатый приятель вскинул руки, и воздух перед ними расцвёл оранжевым сиянием, повеяло лютым жаром. Ухватив отставленную к стене швабру, со всей силы ткнул ею неофита и – не достал!
Деревянная ручка вспыхнула и на добрую треть осыпалась невесомым пеплом, будто скуренная в одну глубокую затяжку самокрутка!
Впрочем, хватило и этого: парень испуганно отшатнулся от всполоха бесцветного огня и упустил приказ, сияние разом погасло. Я тотчас шагнул к нему и вколотил обгорелый и от этого чуть заострённый конец палки во внутреннюю часть бедра – туда, где не так много мышц. Засадил лишь на полвершка, но конопатый взвыл, зажал ладонями рану и на одной ноге поскакал прочь.
– Караул! На помощь!
Мне бы нагнать его и приголубить по голове, да только с пола уже начал подниматься Овод. В уличных драках правило одно: начал – доводи до конца, и я бы довёл, просто не успел. Только замахнулся окровавленной на конце палкой, и враз сдавило всего, словно живьём в могилу зарыли, а в носу нестерпимо засвербело от запаха раскалённой пыли. Ни вздохнуть, ни пошевелиться.
– Говорил же – зря! – послышалось из соседней камеры, а миг спустя меня подбросило в воздух и со всего маху впечатало в стену.
Черти драные, больно-то как!
5-13
Едва ли наставник Заруба меня пожалел – скорее уж не захотел объясняться с приютским начальством по поводу учинённого смертоубийства. Приложился о каменную стену я знатно, но сознания не потерял, обошлось и без переломов. А вот Оводу так не свезло.
– Этот гад… – начал было молодчик, и тут же получил кулаком в лицо. Не устоял на ногах, упал и сразу заработал пинок под рёбра.
– Пошёл вон, недоумок! – во всю глотку гаркнул Заруба. – И чтоб я вас здесь больше не видел!
Овод поднялся на четвереньки, сплюнул кровь и выбитый зуб, затем кое-как встал и поплёлся на выход. Ну а меня вернули в камеру, избавили от кандалов и заперли. Мыть пол прислали воспитанника на год или два младше проштрафившейся парочки.
– Ты на кой чёрт руки высунул? – поинтересовался Первый, когда мы вновь остались в казематах вдвоём.
Голова перестала кружиться, да и плечо, которым врезался в стену, уже почти не ныло, так что я уселся на шконке, тяжко вздохнул и спросил:
– А что ещё оставалось? Открыли бы и зашли!