– Всем оревуар! – шаркнул ножкой «крыс в пальто» и торопливой припрыжкой направился на выход.

Анна смотрела ему в спину с гуляющим под ней хвостом и почему в этот раз совершенно не задумывалась о том, как же ему пошили штаны. В голове была грусть. Вот эта крысятина сейчас шмыгнет в свою нору, чистенький и свеженький, будет пить какао с круассанами, а Лиз, её солнышко-зайка, будет отвечать за всё тут прошедшее!

– Норуш! – резко позвал Бел.

Конюший Его Величества, уже почти дотопавший до Вия, мгновенно присел, словно над ним просвистел бич, а не оклик. И, замерев всем своим непропорциональным тельцем, медленно повернул голову, оглядываясь на минотавра.

Бел стоял, держа в одной ручище табельный блокнот, а в другой авторучку, явно готовясь что-то записывать.

– Давай уточним. Так ты говоришь, когда Лиз обнаружила пропажу и сразу сообщила тебе? – спросил он.

Генрих Норуш выдохнул, тут же распрямляясь, и вальяжно поправляя ворот пальтишка:

– Ну, она обнаружила пропажу и прибыла ко мне как раз вечером. Я собирался принять вечернюю ванну. Это где-то в девять часов. Вот, она пришла и сообщила. А я что? Я же готов на всё ради благополучия царства и…

– Взять, - кивнул Бел, складывая в карман блокнот и ручку, так и не воспользовавшись ими.

– Что-о-о? – пискнул Генрих Норуш и рванулся к выходу.

Не успел.

Минотавр, стоящий у дверей, ловко подсёк его под лапы. Конюший Его Величества полетел, проезжая по полу пузом и распахнутыми руками. А когда остановился – там его уже ждал второй минотавр. Который бережно взял крыса за шиворот пальто и, развернув, понёс обратно к командиру.

– Лохаг? – дыхнуло холодом страшилище архивариус.

– Пропажу обнаружила госпожа Мастер, - кивнул на Анну Бел. – До этого Лис Аглаофа могла сообщить лишь о том, что платье не работает. Но Конюший заявляет, что ему Лис сообщила о пропаже, а значит Генрих Норуш врёт. Он уже знал, что поломок нет, и в наряде не хватает детали.

– Я не! – заверещал «крыс в пальто» - Я никогда! Это всё она! Я не-е-е..!

Вий посмотрел на него внимательно и фыркнул:

– Конюший Его Величества решил, что с Инквизицией ему разговаривать полезнее, чем со мной… Наденьте мне веки!

– Нет! – взвизгнул Генрих Норуш и заторопился: - Я забрал бусину! Мне заплатили! Много!

– За то, чтобы расстроил свадьбу Мины? – взревел Бел.

– Дурак! – завизжал Норуш. – Кому нужна твоя Мина?! За бусину! Мне заплатили за бусину! Её нужно было только переправить в нулевой мир! Я вообще не знал, что бусина делает это превращение! Я думал, что это просто ценная бусина! Да, я подтолкнул эту глупую сирену к мысли позвать эту дуру-портниху оттуда! Я сунул ей бусину в сапог – эта тупая корова и не заметила! А через час-два я бы отправил её обратно в нулевой и всё!

Анна схватилась за сердце. Вот так – думаешь, что прибыла пошить платье, а в результате оказываешься вовлечённой в какие-то шпионские страсти!

– Кто тебя нанял? – грозно навис над Генрихом Норушем Бел.

– Не-е-ет, - захныкал «крыс», жалко поджимая лапки, - Пожа-а-алуй-ста-а-а! Он меня убьёт, если я…

– А тут убью я, - равнодушно предупредил Бел.

И Норуш разревелся самым настоящим плачем со слезами в два ручья.

– Я не могу! Не могу! Не могу-у-у!

– Вынеси, - поморщился Бел и обернулся к Вию: - Инквизиторы расколют.

Вий молчаливо кивнул.

И когда рядовой минотавр, перехватив Генриха Норуша на манер дамской сумочки подмышку, двинулся на выход, Анна кинулась к Вию:

– Пожалуйста, отпустите Лизу!

Вий смотрел холодно и отрешённо гладил лицехвата, блаженствующего у него на коленях.

– Пожалуйста! Она же не виновата! Это всё крыс в пальто! – почти плакала Анна.

– Мастер, - раздувая ноздри, подошёл строгий и спокойный Бел. – Судьба Лиз ещё не определена. Она всего лишь взята под расследование. И, конечно, дознание покажет, был ли у неё злой умысел или её действия – от глупости.

Вот уж чего никогда Анна бы не могла сказать о подруге, так то, что она глупа!

– Нет! – резко замотала она головой. – Вы не посмеете! Нет! Иначе…

Бел смотрел странно – повернув на бок голову, скосив свой огромный серо-розовый нос и приподняв мохнатые уши.

Но Анну уже невозможно было остановить! Она выпрямилась и притопнула босой пяткой:

– Иначе! Я! – она вбивала каждое слово, будто наживляла толстенную кожу, – Больше никогда! Не буду! Для вас! Ни-че-го! Шить!