– Тебе, Одоевский, лишь бы пожрать. А как же дух приключений, не чуешь?

– Я тут другое чую, менее привлекательное. – Павел мрачно втянул трепещущими ноздрями воздух и раздраженно скривился, для вида помахивая ладонью у собственного носа. Сбросил с плеч лямки рюкзака и тот бесшумно упал на мягкую сырую землю. Все присели на корточки.

На мох постелили старый, проеденный мышами плед, который утром нашли в сарае у дома. Катя со стоном стянула с плеч тяжелый рюкзак, поставила на край ткани и опустилась рядом. Болела спина, дрожали сведенные в напряжении ноги. Им нужно было пройти несколько километров – всего ничего. Но каждый метр они преодолевали с боем, природа вскидывалась и бунтовала, здесь живым было не место.

– Это всего лишь сероводород. Мне кажется, тот мальчик не имеет ни малейшего представления о курганах. – Она потянулась к рюкзаку, достала припасенные консервы и воду. Все задумчиво последовали примеру. Никому не хотелось верить, что такую дорогу они прошли напрасно.

Тонкая ткань пледа отсырела почти в ту же секунду, как коснулась влажной земли. К долгому пикнику это совершенно не располагало – еще немного и мокрыми станут штаны неудавшихся путешественников.

Елизаров свел широкие брови к переносице, нахмурился. Впереди – гладь вод и небольшие островки, на курганы ни малейшего намека. Куда им идти дальше? Решиться на пятый километр вглубь болот? Они не вернутся к дому засветло, а ночевать на сырой земле без подготовки было равносильно смерти. Когда тот был готов признать собственное поражение, жующий мясо из консервов Павел заговорил.

– А вон там не наши холмики?

Внимательно рассматривающие пустошь впереди, Смоль и Елизаров обернулись, недоверчиво прищурились. С пятнадцать минут назад они проходили узкую косу суши – там, будто издеваясь над студентами и усложняя им путь, влажная почва взрастила на себе юродивые невысокие деревья и широкий, почти непролазный бурьян багульника. Им казалось, что клочок земли там всего-ничего, уже через десять минут они снова ступили на безжизненные почвы, не озаботившись осмотром островка.

Коса оказалась куда длиннее, к западу она расширялась, деревья на ней упрочнились, начали расти неожиданно ввысь. Что отвело их глаза от этого места?

Там, где коса превратилась в широкий остров, вырывающий клок болота зеленым росчерком, они увидели первый холм. Зловещим пятном выбивающийся над общими просторами. На нем не росло ничего, не было даже привычного мха. Бурая земля, возвышающаяся на метр, может немного больше.

Славик расхохотался – громогласно, победно. Вскочил на ноги, задевая сидящих рядом ребят. С рук Одоевского вылетела консерва, и он с молчаливым возмущением пнул её остатки в воду. Из-под воды совсем рядом с тонущим мясом всплыл огромный пузырь воздуха, угрюмо булькнул. Павел молниеносно ретировался за Славика, приложившего козырьком руку ко лбу чтобы лучше разглядеть курган.

– Вот где спрятался, сукин сын. Почти проморгали. Поели? Нет? А пофиг, поднимаемся. – Он вырвал из рук полноватого сокурсника новую консерву, к которой тот рассеянно примеривался, швырнул обратно в открытый рюкзак. Катерина почти успела подняться, когда широкие руки взяли её под мышки и нетерпеливо дернули вверх, ставя на землю.

Из Елизарова снова хлынул живой энтузиазм. Он едва не пританцовывал на месте, как щенок, которого не успели вовремя выгулять хозяева. Резкими, почти злыми рывками вбивал шест в место, куда хотел ступить. И если тот неожиданно проваливался – клял болото крепкими матами. Почти у цели. И как здорово, что цель эта оказалась на пути домой. Не вращай Павел головой, и они так глупо прошли бы мимо.

Курган встретил их холодом. Не сыростью болота и его прохладой, нет, настоящим холодом. Будто температура вокруг него падала на несколько градусов – приметив это, Смоль пару раз отходила и возвращалась обратно. Потирая руки, чтобы отогреть озябшие пальцы.

Под объективом он казался ещё ужаснее – пробивал темным контрастом. Она убедилась несколько раз, что кадры и ракурсы верно подобранны. Опустившись на корточки, сделала ещё один, в котором холм мрачно упирался в своды серого, затянутого тучами неба. По спине бегали мурашки, покрывая тело гусиной кожей. Павел терся рядом, подходить в плотную к насыпи он не решился, по нему было видно – суеверно трусил.

А вот Славик смело подошел к самому краю, присел на корточки, громко хрустнув коленными суставами, закашлялся и сплюнул мокроту прямо на сырую землю:

– Бааа, прикол, тут даже чахлого кустика не растет. Чем-то посыпали наверное?

– Не посыпали, – она подошла ближе и наклонилась, взяла влажный комок, растирая между пальцами, принюхалась, – земля как земля. Понять не могу.

Было в ней что-то странное. Это что-то трусливо скреблось, пытаясь забраться под ребра и согреться. Земля не пахла болотом, не пахла химикатами или йодом, если бы её обработали солью. Она пахла гнилью, удушающим и давящим смрадом склепа. Катя тут же отошла, роясь чистой рукой в рюкзаке – где-то она видела влажные салфетки. Отмыться захотелось целиком.

– Может трупный яд травит? Как они умудрялись хоронить их в курганах? У ведьм что, коллективный почин был? Или может их жгли?

– Софья сказала, что такую насыпь над всеми делали. Над каждой, которую клали лицом вниз. Чтоб не выбралась. – Она мельком оторвала сосредоточенный взгляд от рюкзака и вернула его к Славику. Тот обходил небольшой курган кругами и сосредоточенно морщил нос, о чем-то размышляя. Дойдя до замерших товарищей, усмехнулся, тыча пальцем в сторону Павла.

– Ты погляди, этот человек снова жрет. Закрой хлеборезку, Одоевский, присоединяйся к дискуссии.