Голос продолжал ласково увещевать, баюкать:

– И вы бы мне поверили? Пусть даже так, разве твои друзья не вышвырнули бы меня за порог, как только узнали? Мой грех в том, что я хотел быть рядом с тобой. Слушать, понимать, глядеть на мир твоими глазами. Я просто был. Без объяснений и оправданий. Я бы пошел за тобой, Катя. Спас каждого, кто тебе дорог и в конце концов дал выбор. Даже тогда, когда мое кольцо оказалось в твоем кармане, давая мне полное право на тебя, я стою и молю открыть дверь.

Она судорожно заворошилась за дверью, подняла с пола скомканную куртку и потрясенно вскрикнула. Нашла.

– Кто здесь монстр, Катя? Я просто потому, что таким был рожден, или они? Надя, которая избавилась от кольца единственным доступным способом, обрекая другую на свою участь. Или Саша, который запер дверь люка, когда я просил его одуматься, предупреждал о истинной опасности леса. Кто вел их к погибели, девочка? Собственные демоны или злобный царь змей?

Под её пальцами греется ручка, а он поглаживает шершавое дерево, сдерживает победную улыбку. Шаг за шагом, гнев исчезает из её запаха, спадает завеса паники перед неизвестным существом. Но открыть она ещё не решается. Видят все змеиные боги, дай судьба ему чуть больше времени, и она бы ушла вслед за ним переполненная блаженным счастьем.

Но такое хрупкое человеческое тело, его вторую ипостась пробило испепеляющей болью. Куда-то под левую лопатку, ослепляя. Выскользнула дремлющая внутри сила, прекратила окутывать дом, он взревел. Тяжело рухнул на колени, ощущая, как человеческая оболочка запирает его естество – возвращается цвет, исчезают запахи. А по обнаженной спине течет алая кровь, парализует проклятая полынь, не давая шелохнуться. Ноги подкашиваются, он заваливается на бок, не способный повернуть головы, увидеть того, кто заберет его длинную жизнь.

Неужели невеста станет его погибелью? Увлеченный Катей, Полоз не услышал за спиной шаги.

Его отчаянный крик заставил отскочить от дверей, а после метнуться обратно, хватаясь за ручку. В тревожном порыве она не сразу поняла, почему та не поддается. А после, грязно выругавшись, выдернула засов и метнулась за порог.

Он не мог врать, каждое его слово было правдивым и оттого ещё больше болезненным. Что хорошего она видела в жизни от людей? От матери, которая всегда просила, но ничего не давала взамен, от друзей, которые всаживали и прокручивали ножи в её спине, предавая раз за разом? Почему она закрылась от него, от того, кто спасал? Разве вывернутый люк символ его предательства? Он спешил к ней, спешил спасти всех их, а она отплатила обвинениями. Кольцо грело сжатые пальцы, казалось живым, манило. Разве может произойти хоть что-то плохое, пока Щек рядом?

Оказалось, может. Он лежал, завалившись на бок, а под ним расползалось алое липкое пятно, вызывая отчаяние. Метнувший нож Елизаров шумно дышал, стоя в пяти шагах от порога. Щек дрожал, мелко-мелко, глазные яблоки закатились, ужасая белизной. Только губы едва шевелились и она, разрыдавшись, кинулась к нему, падая на колени.

– Вытащи, вытащи, Катенька, молю, вытяни нож… – Тихим шепотом на грани слуха, а она понимает, что разламывается. Происходящее слишком тяжелое, придавливает её, оглушает. Смоль просто желает, чтобы все закончилось, и она сумела забыть. Судорожно кивает, роняя на его плечо крупные прозрачные слезы, и тянется к ужасающе-огромному ножу, застрявшему в крепком молодом теле.

Славик срывается с места, ревет охрипшим от натуги голосом:

– Идиотка, не смей!

Пальцы обхватывают липкую горько пахнущую ручку, и она резко дергает, под громкий, наполненный болью крик Щека. От этого крика она почти сошла сума, рывком наклоняясь, закрывая его собой от склянки, которую швырнул Славик.

– Не трогай его, он ничего не сделал! – Пузырек больно бьет по кисти, тяжелые капли едкими струйками растекаются по рукам и лицу, пропитывают свитер. Щек под ней тяжело дышит, а пальцы судорожно цепляются за её бока, будто ищут опору. Смысл задержаться в этом мире.

Стоило подумать о том, что она лишится его – стало по-настоящему страшно. До того ужасно, что мир пошатнулся и потемнел, а она, рыдая, вцепилась в его горячие голые плечи, поспешно вытирая капли неизвестной жидкости, попавшей на тело. Он застонал, глухо, тихо.

Елизаров уже взлетел по ступеням – красный, взмокший, он должно быть бежал очень долго и теперь легкие предавали его, заставляя хрипеть. Небрежно отшвырнул её в сторону. Так просто поднял за ткань свитера, словно выкидывал нашкодившего котенка. Обратно, к дверному проему, где бок обожгло ударом об косяк. Она по инерции проехала на спине ещё метр и тут же вскочила на ноги.

– Он всё это время терся рядом, чтобы забрать тебя, дура. Перебьет нас по одному и все. Приедет опергруппа искать утонувших на болотах. – Слава бросил на неё разъяренный взгляд и ударил. Хотел попасть ногой по ходящим ходуном ребрам Полоза. Сердце сжалось, она почти услышала их хруст, когда случилось невероятное.

Щек распахнул глаза. Не привычно желтые – по-настоящему золотые, глубокие, словно колодцы, разрезанные змеиным зрачком. И перехватил ногу, резко дернув вверх. Послышался оглушительный хруст. Не успевший ничего понять Славик в удивлении раскрыл рот, а затем боль догнала его – он закричал, хватаясь за вылетевшую коленную чашку. Упал рядом.