– Как ты назвал местного хлопца?

Эта реакция заставила его смутиться, вызвала недоумение.

– Щеком его зовут. Может и не местный он, Саша о нем не так много говорил, а Катьку я об ухажере не спрашивал. Грызлись наши из-за него, как собака с кошкой… Что, дурной он?

Паренек не казался плохим, странным – да, ещё больше зазнавшимся. Но не было в нем ни капли безумия, как в том же дурачке Васильке, которого они повстречали в свой приезд на дороге. Елизарову казалось, что и Одоевскому парень понравился бы – оба серьезные, внимательные, с хваткой. Понравился, если бы цепкость его не коснулась Кати.

Бабка вернулась к столу, плеснула на рану Беляса самогоном и прошлась прямо по ровным краям кожи шершавым огрубевшим пальцем, убеждаясь, не застряло ли стекло. Тот даже не сморщился – смотрел на него, обмерев, не шевелясь. А когда начал приходить в себя, вяло отмахнулся от помощи жены:

– Да погоди ты, Маруся! Что мне эти тряпицы, зажило б и так. Ты лучше ему пузырек с полынной настойкой дай!

Она снова посеменила к коробу. Под его растерянный взгляд достала небольшую бутылочку с темно-коричневой жижей, дрожащими руками сунула в его расслабленную руку, заставляя сжать пальцы. В глазах плескался испуг. Его не было даже тогда, когда дед рассказывал ей о русалках. Не было такого животного страха и трепета.

– Беги сынок, что есть мочи беги, вызволяй своих. Смочи нож настойкой, да старайся не применять. С ним лучше разговором, с уважением. Челом о пол бейся да моли, только будь осторожен – жестокий он. Кровожадный. Спасай их, Вячеслав, спасай. То имя, что ты произнес – носит чудовище. Так его нарекли наши прапрадеды, когда первый раз повстречали на этих землях. Щек – с языка наших предков означает змей шипящий, в этом имени натура его отражается. Парнишка, который прицепился к вам, на самом деле и не человек-то. Он тот самый царь Полоз.

Мир качнулся влево. Неясно – выпитое ударило в голову или слова деда, но Славик потерял ориентир. Попытался уцепиться за стену, но пальцы съехали, и он приложился плечом, потрясенно тряхнул головой. Змей?

Ерунда, человек он. Из плоти и крови – для чего змею их спасать и давать наставления? Если он так силен, почему не уничтожил их сразу? И тут осознание оглушило, свалило плашмя, заставляя упасть, больно приложиться копчиком об деревянные пол, гулко засмеяться в подставленные ладони.

Все сложилось воедино – почему так истерично визжал банник, но утих, когда Щек наклонился к пологу. Почему Катя, отчаянно сохнущая по Саше всю их совместную учебу, неожиданно охладела. Сегодня он видел её взгляд – затуманенный, сбитый с толку, она казалась пришибленной, но всё равно смотрела на желтоглазого. Стало ясно, откуда он столько знает о змеиных свадьбах и невестах – в этом королевстве он то самое грозное божество. Хитрое и юркое, выскользнувшее в мир людей и здесь пригревшееся. Сколько удовольствия он получил, питаясь их страхом, чаяниями и надеждами? Почему не заявил о своем намерении прямо, когда почуял родное кольцо?

Елизаров уже знал ответ. Противился этому, но знал: Щек с интересом смотрел на Катю, Гаврилова ему была не нужна. Змей не сочувствовал им и не щадил, он просто выжидал момент, чтобы забрать то, чего ему хочется.

«Он смотрит на неё, как на свою собственность. Елизаров, на поляне он почти сожрал её взглядом, сколько самоуверенности и нахальства в одном человеке, меня тошнит…»

Бестужев тоже был прав. По-своему.

Покачнувшись, он неловко поднялся на ноги и шатаясь ринулся к дверям. У него будет время пожалеть их никчемные жизни. Будет время посмеяться над собственной глупостью и беспечностью. Осталось лишь надеяться, что это время окажется и у остальных. Он обязан успеть.

Сколько времени он пробыл во тьме, прислушиваясь к нежному журчанию ручьев над головой, к многообещающему шепоту далекого, едва слышного ветра? Зимовка дарила покой, скрывала их от глаз страждущих, жадных и в то же время неистово боящихся. Их были десятки – одни сменяли других, но места вокруг, сам он – все оставалось прежним.

До этой весны, теплого камня под гладкой чешуей и темных глаз, с азартом вглядывающихся в просвет между кустов. Из мягкой легкой полудремы его выдернула девчонка – тощая и неказистая, у неё торчали ключицы и через одежду очерчивались тонкие кости плеч. Ему бы подумалось, что эта зима больно ударила по человеческому роду, заставила их голодать. Если бы не странная вещь у неё в руках. Если бы не место, в котором она чувствовала себя слишком смело для жительницы этих земель – а в бочаге уже притаилась кикимора. Он чуял, видел болотный свет существа из Нави, девчонка шагала прямиком в расставленную ловушку.

Короткий всплеск и тишина, он лениво отвернул голову, пробуя воздух на вкус длинным языком. Он пах отчаянием, страхом и надеждой. Удивление ударило по широким кольцам мышц. На что там можно было надеяться? Шутки кикимор лишают жизни, если ты заходишь на болотные тропы. Это в доме на них можно найти управу, поругаться, увидев вместо паскудного найденыша полено. Здесь они убивали. И, ругая себя за пробудившийся интерес, он коричневой молнией метнулся в воду, на ходу перемалывая кости, меняя личину.