Неждана это все немало напрягало.

Ответственность-то какая!

Вот весной отправится этот товарищ домой. Начав болтать. И что? Всей округи растрындит! А ему потом расхлебывай.

Хотя, конечно, ему грех жаловаться. На дворе эпоха язычества с ее специфическим отношением к такого рода вещам. Предельно прикладным, утилитарным. Что открывало перед ним некоторые надежды…

На этих мыслях Неждан и завершил разминку, вернувшись к делам.

Они строили печь.

Обычную печь.

Для их полуземлянки.

Да, на дворе стоял климатический оптимум. Но это совсем не означало, что на среднем Днепре буйствовали тропические леса или хотя бы росли бананы. Нет. Всего лишь на один-два градуса в среднем теплее, чем там, в будущем, откуда Неждан пришел. Значимым отличием являлось только то, что климат в целом был помягче. То есть, летом редко случались засухи, а зимой — трескучие морозы. Из-за чего, кстати, зимой на реках частенько встречались полыньи и тонкий лед. Так что лучше летом и на лодке, чем зимой и по льду. Просто безопаснее.

Впрочем, это не отменяло того факта, что зимой выпадал снег.

Как обычно — внезапно.

И было холодно.

Местами прям натурально колотун-бабай.

А греться на «гороховых обогревателях» не самая надежная стратегия. Мерзнуть же Неждану не хотелось. Ибо это верный путь к простудам, то есть, смерти в эти времена. Да и сырость надоела. Чуть дождь пройдет — соломенная крыша сразу ее набирает. И внутри становится до омерзения противно. Не протекало, нет. Но легче от этого не становилось.

Вот Неждан и взялся за дело.

Побегал в Вернидубом по округе, собирая камни. И, навалив их возле полуземлянки, начал свое грязное дело. В прямом смысле слова. Ибо к вечеру каждого дня они оба умудрялись изгваздаться с ног до головы.

Утрамбовал площадку.

Выложил на ней поддон.

Поставил вязанный каркас из ивовых веток. И обложил его камнями, формируя арку. Обычную. Полукруглую. Камень в камень. Чтобы надежный упор. А глина пошла на герметизацию и заполнение пустот.

Дальше шла вертикальная перегородка с отверстием под дымоход снизу. Специально для того, чтобы жар не уходил, копясь под куполом этого импровизированного камина.

Ну и труба.

Массивная.

И весьма необычной формы, пристраиваемая, по сути, к помещению с боку. Внешний срубный каркас. Внутри — канал дымохода из камней. Выложенный тонкой стенкой. А между этими контурами — глина. На уровне ската крыши сечение трубы немного уменьшалось. А потом еще, превращаясь в довольно тонкую конструкцию, которую парень попытался поднять на максимальную высоту. Специально для того, чтобы искры на солому не летели, да и тяга была получше.

Для защиты же от ухода жара он сделал керамическую задвижку. Хрупкую. Но какие у него были варианты?

В принципе — плохая конструкция.

Объективно.

Но ничего лучше Неждан пока не мог себе позволить без кирпичей и металлических деталей. Хотя бы колосников, дверцы и плиты. Но, положа руку на сердце, даже то, что он «лепил» было на голову лучше всего применяемого в здешних местах. Тут и каменный массив, выступающий тепловым аккумулятором, и возможность топить по белому, и какое-никакое, а освещение весьма темной полуземлянки. В глазах Вернидуба, когда тот все понял — песня. А сам парень кривился, глядючи на получающуюся конструкцию…

— Ты, я смотрю, опять недоволен? — спросил Вернидуб, когда они сели отдыхать.

— Надоела рыба. Каждый день рыба.

— Иные ее не каждый год вкушают.

— Знаю, но все одно… надоело.

— В том ли дело? Я смотрю на тебя и вижу, что ты хмуришься от вида печи, которую сам и сложил.

— Давай не будем?

— Отчего же? Мне видится, что ты тяготишься всего того, что тебя окружает.

— Ты бы знал, как хочет утром проснуться в чистой постели. Принять освежающий душ. Скушать яичницу слабой прожарки с мягким белым хлебом. Выпить чашечку кофе… — как-то на автомате выдал парень, преимущественно по-русски, лишь с частичным переводом на местный, праславянский.

— Ты же знаешь, я такие вещи не ведаю. Что сие? О чем?

— Да я и сам толком не понимаю. Просто ощущения иногда давят. Вот гляжу на то, что сделал. И становиться тошно от того, насколько дурно и не аккуратно все получилось. Что можно было все лучше сладить. Намного лучше. Вот и просыпаются непонятные мысли. Словно чье-то глухое ворчание. Этакое раздражение криворукостью.

— Понимаю, — предельно серьезно произнес седой.

— Надо бы крышу еще глиняной черепицей покрыть. Чтобы сырость победить. Хотя бы немного. Зимой и осенью от сырости и прохлады часто хворь всякая.