— Уже открылось. — буркнул он. — Только легче от этого не стало…

Наспех тесанные топором лыжи получились на «загляденье»:

И кривые.

И тяжелые.

Да и носы толково отогнуть не получилось, из-за чего они у всех лыж заметно отличались. Но свою функцию они все одно выполняли. Во всяком случае, на них было намного лучше, чем обычным образом топать, утопая в снегу по колено…

— Лиса, — тихо произнес Вернидуб.

— Что? Где? — переспросил парень, доставая тяжелый охотничий бумеранг.

— По правое плечо от меня. У сосны. Видишь?

— Вижу, — прошептал Неждан и попробовать ее достать.

Но тщетно.

От резкого движения при броске лисица рывком дала ходу убегая.

— Да что такое?! Опять! — воскликнул парень.

— На ловушки ловить — это тебе не самому рыскать, — улыбнулся Вернидуб. — Али думал, что удача всегда будет во всем сопутствовать?

— И не говори! Но не будет же вечно удача спасать от ошибок… — нараспев произнес Неждан, по какой-то причине вспомнив песню «Волки из Мибу».

— Опять этот язык. И что ты только что сказал?

Парень перевел.

— А что это?

— Песня.

— А еще? Знаешь ее дальше?

Неждан чуть помедлил, раздумывая, но, все же, решился. И начал декламировать текст, который в свое время прослушал много сотен раз. Нравилась ему чем-то эта песенка.

Вещал он медленно. Тщательно проговаривая и внимательно отслеживая то, как Вернидуб слушает.

Потом перевел. Без сохранения размера и рифмы, разумеется. Просто смысл. Поясняя. Местами развернуто. На что совокупно ушло около получаса, пролетевшие совершенно незаметно.

— А что это за язык? — спросил Вернидуб, когда парень закончил. — Кто на нем говорит?

— Сейчас никто.

— Но ты его знаешь?

— Да.

— И больше никто?

— Никто. И я очень удивлюсь, если встречу еще кого-то, говорящего на нем.

— А чей он?

— Не могу сказать.

— Не хочешь или не знаешь?

— Не могу тебе ответить.

— Понимаю, — кивнул седой, явно что-то свое подумав. — Может, ты меня станешь ему учить?

— Это еще зачем? — нахмурился Неждан.

— Раз этот язык никто не знает, то мы — ведуны, смогли бы на нем говорить. Иной раз обсудить что-то нужно, совсем не пригодное для чужих ушей.

— Я подумаю.

— Не хочешь?

— Надо взвесить последствия.

— Я подожду, — лукаво прищурился Вернидуб. — Хотя я не понимаю. Ведь если ты порой говоришь на нем слова или даже песни поешь. Это значит, что запрета на его употребление нет. Отчего же думаешь, будто будет что-то дурное?

— Очень плохо, когда ведуны говорят на ином языке, нежели остальные. Это плодит злобу. — максимально серьезно произнес Неждан. — Кроме того, весной ты уйдешь к себе. А я останусь тут. Ненадолго. Это лето я, возможно, переживу. А дальше — вряд ли. Скорее всего, мы друг друга больше никогда не увидим.

— Отчего же?

— Арак придет на торг. С тем ромеем. Увидит много шкур и прочего. Совладает ли он со своей жадностью? Я не уверен. Мне кажется, что он попробует меня ограбить или даже захватить для продажи в рабство. Как ты понимаешь, безропотной овечкой я стоять не стану. Возьмусь за оружие и постараюсь убить и его, и тех, кого он поддерживает. Что будет дальше?

— Если ты выживешь?

— Да. Разумеется.

— Не знаю. — серьезно произнес Вернидуб. — Будь уверен, и Серая векша, и Красный лист, и мой брат с племянником уже вовсю рассказывают о том разговоре, и о твоем проклятии, и о слове Арака. И Борята о том болтает. Так что на будущую осень все медведи окрест знать будут. И соседи их. И соседи соседей. Люди болтливы.

— Но у Арака право силы.

— Он дал слово! — сердито произнес Вернидуб.

— В присутствии жены и тещи? — смешливо фыркнул Неждан.

— Ты зря не веришь силе слова. Если ты убьешь его и переживешь тот бой, мыслю, никто тебя не осудит.

— Даже Гостята?

— Если ты выживешь, то да, — зло усмехнулся Вернидуб. — Ему ведь в этом случае придется отправиться на суд небесный и держать ответ за дела свои.

— А роксоланы?

— А что роксоланы? Они пойдут на нас войной. Но ты и сам сказал: для того, кто признал неизбежность войны, безмятежная жизнь не имеет цены, а сильней его делает то, что убить не сумело. Война же неизбежна.

— И она начнется из-за меня. — хмуро констатировал Неждан.

— Нет. — покачал он головой. — Твои слова просто вскрыли нарыв. Но нарыв был и без тебя. Рано или поздно его бы прорвало.

— Или нет… — медленно произнес парень.

— Это еще почему?

— С северо-запада к морю на юге идут племена готов… гётов. Это германцы. И они громят как даков, так и языгов. Местами вырезая отдельные рода, а местами беря под свою руку. Совершают набеги на ромеев и грабят их. Потом начнут бить роксоланов, добравшись до них. А потом придут к нам. И мы окажемся отомщены, хотя все останется по-старому.