— Она не шлюха! — хук слева. Валится прямо у лавки, делая несколько шагов попятной.

— Значит, не дала… — хмыкает он, сидя на пятой точке прямо у урны, что стоит у лавочки, где две любопытные бабки испуганно уставились на нас, и трогает своё побитое и уже распухшее лицо. — Поэтому тебя так и распирает! — вытирает он нос ладонью, где тонкой струйкой течет кровь. — Она моя, понял, сопляк?! И всегда была моей!

— Заткни хлебало, иначе убью! — сжимаю кулаки надвигаясь на него медленной походкой.

— Я вызову ментов! Тут, вон, сколько свидетелей! — угрожает мне Анькин хахаль. — Эти старые дуры всё расскажут полицаям, и тебя посадят, когда я напишу заяву!

— Ярочка, — вдруг спрашивает меня одна бабка на лавке, — это что за наглый малец такой?

— Анькин бывший, тёть Вер, — отвечаю любопытной бабульке.

— А-а-а, ясно… Пиши, пиши заяву, милок. Только камер тут нет с прошлой недели, что-то меняют они там, да и ты такой и пришел сюда: грязный и побитый. А кто тебя так, мы уж не знаем, сам виноват, — улыбается мне тётя Вера. Хмыкаю, довольно и благодарно кивая ей.

— Ах вы старые… — поднимается этот дебил, отряхивая джинсы.

— Валил бы ты отсюда, пока на ногах держишься! — советую ему, перебивая, пока за бабулек не пришлось заступаться.

— Иди-иди, любезный! — встревает тётя Люся. — А то на скорой увезут! С нашим Яром лучше не спорить, — хихикает она.

— А обувь! — орёт Макс.

— Лови, ушлёпок! — кричит Сладкова, скидывая его кроссовки прямо ему в руки.

— Всё равно будешь моей, Анька! — грозит тот пальцем ей в окно.

— Иди пока цел! — надвигаюсь на него.

— Она — фригидная тварь! Бревно! — показывает он пальцем в окно пятого этажа, где уже исчезла Анюта. — Ты будешь пыхтеть, а она даже не отреагирует на тебя! У неё там просто ведро!

— Ну, всё, гнида, ты нарвался! — цежу я, собираясь отпиздить его по полной.

— А-а-а-а… — заорал Анькин муженек, распугивая детей в округе, удирая от меня.

— И чтоб я тебя здесь больше не видел, падаль! — удар в зубы, когда хватаю его, нагнав. — Усёк?! — ещё один удар и тот начинает скулить.

— Она не стоит этого… — плюётся он кровью, — ёбаная шлюха.

— Раз не стоит, какого хуя приперся за ней?! — спрашиваю.

— Люблю я её, понял!? — снова выплевывает кровавую слюну на асфальт. — Моя она! Приворожила меня эта блядь!

— Раз любишь, отъебись от неё! Она терпеть тебя не может! Особенно после того, что ты сделал! Ты ей изменил, урод! Как вообще? Чего тебе не хватало? Живи новой семьёй, где у тебя уже растет ребёнок! И я уверен, что она тебе уже говорила об этом! — последние мои вразумительные слова. — Иначе, не ручаюсь за себя…

— Она… она… — начинает он говорить, снова пытаясь подняться.

— Поосторожней! — предупреждаю его.

— Она, блядь, лучшее, что у меня было! Я люблю её! — орет он мне в лицо, когда поднимается на ноги. Жалко его, честно. Не ожидал такого. Хотя сам прекрасно понимаю, что лучше и не бывает. Только вот он давно упустил свой шанс! Без обид!

— Ты всё проебал! — останавливаю его, когда он пытается снова пройти мимо меня к подъезду. — Теперь моя очередь быть с ней!

Макс машет руками, пытаясь попасть в меня кулаком. Но руки мои длиннее. Упираюсь ему прямо в грудь, когда тот отчаянно пытается ударить меня в лицо. — Хватит! — останавливаю его, вознеся свой кулак вверх, угрожая.

Тот яростно пыхтит, снова вытирая тыльной стороной ладони кровь из носа.

— Повезло тебе, сопляк… — последнее, что он говорит, хватая свои кроссовки, что валяются возле бабулек у лавки.

— Так его, Ярчик! — говорит тётя Вера, поддерживая меня. — Давно пора нашу Аньку захомутать!

— А ты говорила про какой-то сериал! — тянет тёть Люся. — Это лучше любого сериала!

Провожаю удаляющуюся фигуру Анькиного бывшего и поднимаюсь наверх.

Анна Сладкова

Боже! Боже! Боже!.. Что ж мне делать-то? Сердце колотится, как никогда, от вида того, как Яроаслав надавал тумаков Максу. Тот весь грязный, драный, как побитая собака выполз из подъезда. Причем, переживала я вовсе не за своего бывшего благоверного, а за бойца Федорцова, хотя прекрасно понимала, что жертва здесь вовсе не он.

Но вот стою, смотрю в окно, держа кроссовки Максима в трясущихся руках, и довольно улыбаюсь, как Чеширский кот. Так тебе и надо, скотина такая! Будешь знать, что не стоит совать свою пипку, куда не попадя! Хотя… Если бы я об этом не узнала, то так бы и осталась, скорее всего, с этим жалким козлиной. Не счастливая. Не любимая. И без возможности обрести все это с кем-нибудь другим. Квашня, в общем.