Эсбен несколько раз кивнул.

– Жаль, что мы видимся при таких обстоятельствах, но я рад, что вы приехали, – Нильс хлопнул Эсбена по плечу и опустился на угол дивана. – Дерево держат корни.

– Корни крепятся к почве, – добавила Эмилия и посмотрела Эсбену в глаза. – Почва в больших городах гнилая.

Ее взгляд был неподвижен. Она напомнила Эсбену восковую фигуру из музея мадам Тюссо, где он был пару лет назад во время поездки в Амстердам вместе с университетскими приятелями.

Кайса тихо вздохнула и осторожно тронула Эмилию за тонкое запястье.

– Вы не поможете мне на кухне?

– Конечно, дорогая.

Эмилия поднялась со своего места, еще раз пристально взглянула на Эсбена, после чего направилась вслед за Кайсой.

Нильс покачал головой.

– Здесь совсем ничего не изменилось, – сказал Эсбен, присаживаясь на диван возле него.

– В таких местах редко что меняется.

– Как это произошло? София… Кайса совсем ничего не успела мне рассказать.

Нильс потер переносицу.

– Насколько я знаю, ваша тетя почувствовала себя плохо позавчера вечером. Она успела позвонить Улле… Ты помнишь Уллу?

Эсбен ощутил болезненный укол под ребрами. Конечно же он помнил Уллу Янссон. Разве мог забыть? Он утвердительно кивнул.

– София сказала, что скорая помощь ей не требуется, но Улла настояла и вызвала ее сама по пути к дому вашей тети. Когда она добралась, то было уже поздно. София оставила дверь открытой, поэтому Улла смогла войти в дом, а когда оказалась внутри, то…

Эсбен стиснул губы и опустил невидящий взгляд в пол.

– Я соболезную вам. Тебе и Кайсе. Я понимаю, как это тяжело для вас – потерять столь близкого человека.

– Если бы только была возможность проститься с ней, – прошептал Эсбен. – Мне нужно было столько ей сказать. Я не… – он взглянул на Нильса. – Я не уверен, что говорил Софии, как на самом деле благодарен. Я…

– Она это знала. Поверь мне.

Эсбен с трудом сглотнул.

– София спасла нас. Когда наши родители погибли, она была единственным человеком, который согласился принять меня и Кайсу.

Уголки рта Нильса тронула печальная улыбка.

– Она была очень доброй и воспитала вас хорошими людьми.

Было странно вновь сидеть плечом к плечу с этим человеком. Прошлое наваливалось на Эсбена, выскребалось из всех углов комнаты, тянулось за ним от самых железнодорожных путей. Нильс Сандберг. Когда-то Эсбен посещал его тренировки по хоккею с мячом – складывал в спортивную сумку коньки и защиту, брал клюшку и шел на ледовый каток, а через несколько часов, взмокший и уставший, возвращался обратно.

– Кайса сказала, что ты все это время жил в Мальмё, – сказал Нильс, разглаживая несуществующую складку на черной траурной рубашке. – Работал там?

– Да. Устроился стажером в юридическую клинику. Знаете, помощь мигрантам и все такое.

– Вот как.

– А вы? Все еще работаете тренером?

– Все еще. Местным детям тут нечем заняться. Одни выбирают хоккей, другие – бейсбол, а третьи спускаются вниз по улице и губят свои жизни в Яме.

Эсбен помнил это место – небольшую часть города с парой тройкой покосившихся домов. Крутые ребята из школы часто проводили время в Яме, а точнее – в котловане около леса, кладбище старых вещей и трухлявых деревьев. Взрослые называли эту часть Ямы «гиблым местом», а их дети – «мышиными норами». София строго-настрого запрещала им с Кайсой показываться там.

– Последнее время мне помогает Сив, – добавил Нильс после короткого молчания.

– Ваша дочь? Она еще здесь? В Раттвике?

Нильс провел рукой по рыжей щетине.

– Она закончила школу пару лет назад, но пока так и не определилась, чем хочет заниматься. Она не торопится. Хочет сначала накопить достаточно денег.

В гостиную вернулись Кайса и Эмилия. Кайса опустила на небольшой кофейный столик фарфоровый чайник и четыре кружки, Эмилия – глубокую тарелку с мягкими вафлями.

– Ты не хочешь переодеться, пока чай заваривается? – Кайса посмотрела на брата. – Осталось не так много времени.

– Да, конечно.

– Можешь оставить вещи в своей старой комнате. Там… В общем, увидишь.

Эсбен с недоумением посмотрел на сестру, а потом проследовал в коридор за чемоданом. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он думал о том, что сказал ему Нильс. Действительно ли он хороший человек? Где вообще проходит эта грань между хорошим и плохим? Когда ты всю жизнь притворяешься тем, кто не совершал никаких непоправимых поступков, то трудно поверить в свою порядочность.