— Жаров, собрал? — прямой наводкой направилась она ко мне.

— Чего?

— Издеваешься? — неприятно удивилась она. — Я тебе ещё неделю назад велела собрать! Вчера последний день был. Ты собрал или нет?

— У него память отшибло, — радостно сообщили коллеги.

— Какую память, товарищи! Вы издеваетесь что ли? У нас в фонд мира сбор. Жаров, опроси товарищей, пусть сообщат, кто и сколько заплатил, если ты своей головой не помнишь. Товарищи, давайте, подходите, диктуйте ему.

— А деньги-то где? — поинтересовался я.

— А вот и причина потери памяти! — мгновенно установила истину моя соседка с химией.

— Естественно! Где наши кровные никто и не вспомнит теперь.

— Да как вам не стыдно, вы же не сдавали!

— Это я не сдавала? Я за себя пятнадцать копеек, и за Рябушкину сдавала!

— За какую Рябушкину, она не из нашего отдела! Это за газету было!

— Жаров! Завтра профком! Чтобы деньги были, ты понял меня? С каждого, ясно тебе? По рублю! И от вас на ДНД два человека на этой неделе!

Профсоюзная дама ретировалась, и я начал натягивать пальто.

— Я дружинить не пойду, — замотал головой Вотруба. — У меня после прошлого раза фингал только-только сошёл.

— Кошкин, — обратилась к нем моя соседка с химией. — Герой ты наш! Про трёшку не забудь! Завтра отдать обещал.

— Не забуду, — недовольно ответил тот. — Вот, Надежда, ты всегда такая! В самый неподходящий момент!

— Кошкин, — окликнул его и я. — Столовая наша когда закрывается? А то у меня кишка кишке бьёт по башке. Не ел ещё сегодня.

Он не ответил и только рукой махнул.

— Видать, действительно сильно тебе вчера звезданули, — потрясла мелкими кудряшками моя соседка. — Закрыто уж давно. Так что иди в магазин и покупай себе еду там!

— Сейчас там только завтрак туриста купить можно, — донеслось из дальнего угла.

— Ладно, пошёл, — кивнул я и толкнул дверь. — До свидания

Проходя мимо комитета комсомола, я решил зайти и глянуть на машинку, чтобы оценить ситуацию. Пришлось бы вступить в разговоры с этой Ларисой Журовой, но что делать, машинка-то была нужна.

По счастью, никакой Ларисы там не оказалось, а был только парняга с сытой рожей. Он сообщил, что Журкову вызвали в райком и будет она теперь только завтра. Дела этой Журковой меня не интересовали поэтому я покрутил головой и ушёл, не обнаружив никакой пишущей машинки.

Выйдя из управления и бросив взгляд на кумачовый плакат, закреплённый на козырьке здания, я зашагал по направлению к общаге. Выше знамя коммунистического труда! Это можно, это хорошо. Я зашёл в гастроном на углу, рядом с остановкой, откуда ездил в универмаг и обнаружил, что кроме «Завтрака туриста» тут было ещё кое-что.

Его я, конечно, тоже взял, но ещё прихватил мокрую пирамидку молока, две пачки сырковой массы с изюмом, килограмм молочных сосисок и полкило неровной «Чайной» колбасы с кусочками сала. За колбасой и сосисками выстроилась очередь, но зашёл я удачно, судя по всему.

Немного запутался, вспоминая, как устроена система, но разобрался быстро. Сначала нужно было отстоять очередь, чтобы сделать заказ. Недобрая продавщица молча и практически не глядя отрезала шмат колбасы, положила на весы лист серой бумаги потом бросила на весы и нацарапала на кусочке кассовой ленты несколько закорючек. То же произошло и с сосисками.

С этой запиской я пошёл в кассу, снова отстоял очередь, отдал почти четыре рубля и вернулся, чтобы отстоять третью очередь, и получить, наконец, свои покупки, завёрнутые в бумагу. Заодно уж я купил полкило конфет батончиков, бывших особо популярными в моём детдомовском детстве.

Выйдя из гастронома и в очередной раз перейдя перекрёсток, я зашёл в булочную. Постояв некоторое время и вдыхая аромат хлеба, купил белую плетёную булку, а в кондитерском отделе эклер, называемый «Заварным» пирожным.

Со всеми этими богатствами я двинул в общагу, но по пути натолкнулся на «Молочную кухню», и в небольшом помещении с низким потолком набросился на «ленивые» вареники, обильно политые сметаной. Они были похожи на разваренные клёцки с редкими вкраплениями творога, но вкус имели просто восхитительный.

Алюминиевая вилка у меня в руке двигалась, не останавливаясь и накалывала кубик за кубиком, а потом отправляла их в мой рот. Тёплая сладкая жидкость цвета маренго несмотря на то, что не являлась кофе, казалась довольно вкусной. «Кофе» был ячменным, сваренным на молоке и на треть состоял из густого осадка.