В чем я виноват? – подумал Вацлав.

– До свидания, – сказала она.

Если можешь помочь, то не имеешь права пройти мимо, подумал Вацлав, – в сущности, это всего лишь слова. И чем ты можешь помочь, кроме слов?Что значит слово – много или мало? Иногда – ничего, иногда – все. Нужное слово, сказанное в нужный, момент, сильнее лекарств, оно может излечить от чего угодно. И оно же может убивать, оно сильнее оглупевших от безнаказанности полчищ, сильнее термоядерной бомбы. В сущности, убивали ведь всегда не бомбы и не полчища, а слова. Нужные слова в нужное время – посылали людей убивать…

– До свиданья, – снова повторила Нина и вышла.

Что-то особенное было в ее тоне. Те последние слова, после которых женщина становится совершенно чужой. В них упрек – за то, что ты позволил ей стать совершенно чужой и тем самым предал ее. Что это? Нет, это снова только обрывок страницы, по которому невозможно восстановить суть. Когда ты помогаешь человеку понять себя самого, уже в этот момент ты его предаешь, потому что не сможешь помогать ему вечно. Это обязательное предательство – худшая часть твоей работы. Ты позволяешь человеку увидеть бесконечность внутри себя и, однажды увидев эту бесконечность, он будет чувствовать себя пустым, потому что не сможет взять ничего из этой бесконечности. Или сможет взять очень мало – без твоей помощи. Он имеет право тебя любить и имеет право тебя ненавидеть. Любовь и ненависть – два конца одной палки, которой погоняет нас жизнь; иногда палка изгибается в обруч и концы соединяются… Но это тоже только слова, за которыми стоит невыразимое.

Он подошел к окну. За окном все так же падал снег, и все так же шуршал, сползая по стеклам, сбиваясь в маленькие движущиеся холмики, и все так же пусто было в душе. Так становится пустой комната, полная знакомых предметов, когда исчезает один, который ты раньше не замечал. И ты даже не можешь вспомнить, что это было; Нина унесла это с собой.

Вацлав вспомнил мужчину и женщину, целовавшихся вчера под опускающейся занавесью снега. Сейчас они придут сюда.

Он ошибся, Маргарет пришла одна.

Они говорили о смерти ее брата до тех пор, пока Вацлав убедился, что эта тема ее совершенно не волнует.

– Я знаю, что он не был вашим братом, – сказал Вацлав, – но неужели он ничего для вас не значил?

Маргарет поджала губы. У нее были довольно симпатичные губы – полные, подвижные и привлекательные.

– Значит, я ведь его знала много лет.

– Тогда почему вы говорите так безразлично?

Она помолчала.

– Да, я понял, – сказал Вацлав, – вы пришли говорить не о том.

– Да, совсем не о том, я хочу знать…

– Вы хотите знать будущее – все, что касается Тима, его чувств к вам и вашей дальнейшей совместной судьбы.

– Да, вы понимаете…

– Я понимаю все, не нужно объяснять.

– И что же?

Сейчас ее глаза не были бездумны – они выражали так много, что его почти затопило нежностью. Не к ней или к кому-то другому, а нежностью к самому чувству, которое совершенно не соответствует всему остальному пыльному и затхлому миру. Без любви жизнь – будто оправа, из которой вынули камень. И ты замечаешь, вдобавок, что оправа была позолочена только снаружи. А любовь – это камень, который не нуждается в оправе, поэтому она важнее, чем жизнь, и важнее, чем смерть. Это многое извиняет.

Но он не мог сказать ничего утешительного.

– И что же? – спросила она.

– Вы будете вместе, пока будет идти этот снег.

– И только?

– И только.

– Только пока будет идти этот снег, – медленно повторила она. – А потом?

– А потом совсем немного.

– Сколько?

– Несколько часов.

– Несколько – это пять или шесть?

– Не больше двух или трех.

– А если вы ошибаетесь?

Она верила его словам, слова отнимали надежду; она пыталась оставить себе хоть что-нибудь:

– А вдруг снег будет идти долго? Вдруг он не кончится до весны?

– Тогда он засыплет всех нас.

– И мы все погибнем?

– Наверное.

– Как хорошо.

Он попробовал представить себе, как хорошо погибать под снегом, и не смог. На мгновение он усомнился в своих словах. Надежда заражает, как чума, как оспа. Но однажды переболев, ты не обязательно выздоравливаешь навсегда.

– Если я ошибаюсь, – сказал Вацлав, – то в верхнем ящике стола лежит полоска бумаги, проколотая в двух местах иглой. Если я прав, то ее там уже нет. Посмотрите сами.

Она подошла и выдвинула ящик. Она двигалась, как во сне.

– Ее там нет.

– Тогда я прав, – сказал Вацлав.

– Тогда снег не кончится никогда, и я никогда не увижу чистое небо.

– Возможно, – сказал Вацлав.

– Я Тиму ничего не скажу, пускай он не знает.

– Мне кажется, что он знает все. И я тоже знаю все – все то же, что и он.

– Я все равно на стану говорить, – сказала Маргарет.

Она смотрела в окно. За окном не было ничего, кроме снега.