Женщины не обязательно подчинялись подобным запретам. В Болонье, например, когда кардинал Виссарион в 1453 году издал закон, ограничивающий женскую моду, матрона Николоса Санути из семейства богатого торговца написала трактат17, в котором требовала от «папского легата в Болонье, чтобы женщинам вернули украшенную одежду»125. Другие дамы писали, что новые веяния женской моды необходимы как замужним дамам, чтобы услаждать взоры их супругов, которым нравилось любоваться красиво убранными супругами, так и незамужним девицам, чтобы украшать свой облик и склонять мужчин к браку126.

Само принятие сумптуарных законов доказывает, что люди, наделенные властью, ревниво оберегали от низших слоев свое право на изысканную одежду. Даже протесты против правовых гонений на моду, и те исходили от женщин, принадлежавших к более состоятельным кругам. Женщины из купеческих семейств, достаточно образованные, чтобы письменно излагать доводы в пользу своего права самостоятельно выбирать себе одежду и располагавшие средствами на запретные туфельки на высоком каблуке и платья со шлейфом, если и не принадлежали к знати, то, несомненно, были из богатого сословия. Доказательством, что подобные петиции исходили от состоятельных женщин, служит тот факт, что их жалобы не оставались без ответа. Пускай сами законы отменены не были, однако правители дозволяли женщинам покупать право на то, чтобы и дальше щеголять в роскошных туалетах127. Что до простых женщин, то даже если у них и были деньги на красивые по меркам того времени наряды, купить право на то, чтобы носить их, они, скорее всего, не смогли бы себе позволить.

Могло бы показаться, что средневековое общество слишком усердствовало в своем осуждении женщин, которые осмеливались проявить интерес к своей внешности. В конце концов, речь шла всего лишь о моде. Однако интерес женщин к косметике, духам, депиляции и модным нарядам не только изобличал их непреходящий интерес к собственной внешности, но и намекал, что модницы сделались прибежищем смертных пороков. Смертные грехи считали наиболее тяжкими, поскольку они могли повлечь за собой другие проявления безнравственности. Эти грехи и называли «смертными», потому что они могли погубить душу, иными словами, обречь на вечные муки. Отличало смертные грехи и то, что на них человека толкал его нрав. И значит, не приходилось сомневаться, что в натуре всякого, кто предавался смертным грехам, будь то мужчина или женщина, изначально таилась некая червоточина.

Более всего с женским интересом к своей внешности и нарядам связывали такой грех, как superbia, что мы обычно переводим как «гордыня», но что также может означать «тщеславие». Это считалось грехом, поскольку означало, что женщина чрезмерно заботится о своей бренной телесной оболочке и внешнем виде, пренебрегая заботами о бессмертной душе и религиозным долгом. Более того, тщеславие, толкавшее женщину вторгаться в свою естественную внешность, выщипывая или подбривая волоски, а также применяя притирания, расценивалось как посягательство на Божий замысел. Тщеславные женщины словно бы заявляли Господу Богу, что способны сделать Его работу лучше, чем Он, а это было абсолютно неприемлемо. Гордость своей внешностью считалась предосудительной еще по одной причине: поддавшись ей, женщина возжигала в сердцах окружающих еще один смертный порок, называемый luxuria, то есть вожделение. О женщинах, которые улучшали свою внешность притираниями и обряжались в роскошные туалеты, которые питали откровенный интерес к собственной внешности, в лучшем случае говорили, что они дают пищу для мужской похоти, а в худшем — что потакают собственной необузданной

Персонификация вожделенияНа заднем плане: Давид подглядывает за купающейся Вирсавией

чувственности. И действительно, Чосер описывает своих красоток так, чтобы у читателя не оставалось сомнений в их готовности к сексу чуть ли не со всяким мужчиной, кроме законного супруга. Неприкрытое самолюбование толкало к откровенным сексуальным действиям, что, в свою очередь, поддерживало огонь вожделения в сердцах тех, кто из- за этого ступал на путь смертного греха. Получалось, что этот грех сам собой множился и все больше и больше невинных душ совращал с пути истинного, обрекая на проклятие и вечные муки.

В целом средневековое общество потратило много времени, чтобы сначала сформулировать идеал женской красоты, достижимый разве что для женщин из богатых сословий, а затем неистово оберегать его от посягательств простолюдинок, решивших подражать ему. Женщинам при каждой возможности внушали, что им надлежит быть красавицами и что именно красота сделает их желанными, любимыми и благочестивыми. Однако старания соответствовать строгому канону идеальной красоты, в особенности если женщина была бедна, провозглашались порочными, а в иные времена и противозаконными. Церковь ставила женщин в затруднительное положение: если женщинам не посчастливилось родиться с внешностью, соответствующей канонам красоты, должны ли они лишиться своего положения и, вероятно, остаться незамужними? Или им следовало призвать на помощь уловки, чтобы приблизиться к заветному идеалу, даже с риском обречь себя на вечные муки в аду?

Глава 3.Как любить

Сказать, что наше общество питает сложные чувства к взаимоотношению полов и сексу, было бы, как выражаемся мы, историки, колоссальным преуменьшением. Наша собственная натянутость и неловкость при обращении к понятиям полового влечения и любви показывают, что лишь с очень недавних пор сексуальность утвердилась как полноправная область исследований, будь то историческая, психологическая и даже биологическая сфера научного знания. К сожалению, нам еще только предстоит усвоить строго научный, свободный от смущенного подхихикиванья подход к предмету. Наша коллективная неготовность смотреть на сексуальность трезвым взглядом означает, что нас можно простить за то, что мы думаем, будто секс был изобретен не далее как в 1960-е годы для приятного времяпрепровождения.

К удаче тех, кто все еще так думает, мы в этой главе сосредоточимся на средневековых представлениях о женщинах, сексуальности и любви. В противоположность нам, сегодняшним, с нашим внутренним отвращением к изучению и осмыслению сексуальности, средневековые мыслители не обременяли себя такого рода рефлексиями. Сексуальность в их эпоху выступала предметом живых заинтересованных дебатов среди богословов, философов, врачей и поэтов. Сексуальность породила собственные жанры, невероятно популярные в литературе, и служила основой суждений в брачных вопросах. Разумеется, сексуальность составляла сердцевину средневековых представлений о женщине, поскольку бытовало всеобщее мнение, что женщины движимы неизбывным, всеподавляющим ненасытным вожделением.