Впрочем, точное описание полезности клитора для некоторых женщин, которое сделал Пьетро д'Абано, ни в коем случае не переводило этот прием в плоскость рекомендуемой практики. Если на женщин, которым для достижения оргазма требовалась клиторальная стимуляция, навешивались ярлыки «несдержанных» или, может быть, «любопытных», это, скорее всего, означало, что подобная практика осуждалась. В идеальном мире женщинам полагалось достигать оргазма только от проникновения пениса. Любопытство к чему- то, что выходило за пределы детородной активности, считалось непристойным и даже связывалось с любопытством того сорта, поддавшись которому Ева поспособствовала грехопадению человека. Медицинские авторитеты того времени замечали, что клиторальная стимуляция (точнее говоря, стимуляция в области лобка) — действенный способ возбудить женщину, но обычно считали ее просто приемом для возбуждения, после чего следовало переходить к надлежащему совокуплению.

Авиценна выступал именно за такое применение и наставлял, как это следует делать: «мужчина осторожно касается грудей женщины, ласкает ей лобок и заключает ее в объятия, не сходясь по- настоящему…», а переходить к проникающему сексу рекомендовал, «когда женщина распалится и оживится». По всей видимости, Авиценна понимал, что клиторальная стимуляция доставляет женщинам удовольствие, однако не меньше склонялся к тому, что «зачастую малая величина члена оказывается причиной отсутствия потомства, так как женщина не испытывает наслаждения и не испускает семени, ибо [член] не таков, какой ей подходит»193. Безусловно, самые пытливые медицинские умы за несколько веков наверняка могли бы выяснить, в чем женщины находят наслаждение, но и они стремились поскорее вернуться к рассуждениям о том, как правильно заниматься направленным на зачатие сексом.

Средневековые рассуждения о клиторе в большинстве своем исходили от мужчин и в основном предназначались мужской же аудитории. Понятно, что в подобном контексте обсуждение женского оргазма и его проявлений всецело фокусировалось на желаемом мужчинами исходе — зачатии. Не о сексе ради удовольствия рассуждали они, а о том, как добиться от женского тела желаемого. Так что можно понять, отчего клитор не удостаивался рассмотрения в трудах по медицине, — единственное, что побуждало уделять внимание ощущениям женщины во время секса, так это необходимость устранить какое-либо медицинское препятствие к зачатию. Оргазм существовал постольку, поскольку помогал женщине забеременеть, и беспокоиться насчет него следовало, только если секс был, а детей не получалось. До тех пор, пока с этим не возникало трудностей, был ли вообще смысл задумываться, как женщины достигают оргазма?

В самой теории, что оргазм необходим для зачатия, просматриваются поистине удручающие и унижающие человеческое достоинство аспекты. Когда дело касалось женщин, зарабатывавших себе на жизнь проституцией (о них мы подробнее поговорим в главе 4), обычно считалось, что забеременеть они не могут194. Эта идея вдвой не вредила женщинам этой профессии. Во- первых, это поощряло мужчин не беспокоиться о своем потенциальном отцовстве, когда они занимались с нанятой для утех женщиной проникающим сексом во влагалище. Во- вторых, это отказывало проституткам в нормальных сексуальных привязанностях. Раз они неспособны получать удовольствие (то есть достигать оргазма, без которого невозможно забеременеть) и движимы одним лишь интересом к деньгам, значит, их можно смело списать со счетов, ведь ради наживы они пренебрегли даже присущей обычным женщинам всепоглощающей похотливостью.

Средневековые мыслители допускали, что в редких случаях проституткам все-таки выпадало счастье обрести настоящую любовь с мужчиной. В подобных случаях романтическая любовь, как говорилось, возрождала в женщине половое влечение и, соответственно, ее способность зачинать и рожать детей. Тем не менее такие женщины по существу были изгоями общества. В проститутках видели покорных созданий для сексуальных утех, ожидавших либо денег от своих клиентов, либо избавления от своей горькой участи в лице мужчины, который соизволит обладать ими и позволит вернуться в ряды «нормальных» женщин, а «нормальность» женщины определялась ее способностью иметь детей.

Представление о необходимости оргазма для зачатия не менее горестными последствиями оборачивалось и для жертв изнасилования. Изнасилование по большей части воспринималось как имущественный спор между мужчинами, причем стороной, потерпевшей ущерб, выступал мужчина, к чьей семье принадлежала поруганная женщина. Таким образом, пострадавшей стороной мог быть отец (или другой старший родственник) или муж. По этой имущественной логике не представлялось сложным исправить дело: женщину просто следовало возвратить мужчине, попечениям которого она вверена, будь это ее отец или жених, и уплатить ему «цену за ее поруганную чистоту», проще говоря, насильник отделывался штрафом195. Подобный взгляд на ситуацию превращал изнасилование в весьма растяжимое понятие. Фома Аквинский, например, не делал различия между незамужней женщиной, взятой из дома родителей и силой принужденной к сексу, и женщиной, взятой из родительского дома и решившейся на так называемый секс по обоюдному согласию, — и то и другое он называет «актом блудодейства». Более того, если женщина, похищенная из родительского дома, решала сочетаться браком со своим похитителем, но без согласия своих родителей, это тоже в Средневековье считалось изнасило-ванием196. Таким образом, весь вопрос, было изнасилование или не было, упирался в согласие мужчины, на попечении которого находилась женщина.

В целом средневековые мыслители соглашались, что изнасилование — тяжкое преступление и что подвергшиеся ему женщины не могли получить удовольствия от полового акта. Тем не менее иногда случалось так, что изнасилованные женщины, явно претерпевшие ужасные страдания, беременели от насильников. Философ Гильом из Конша (ок. 1090–1155/70) придумал объяснение, почему в подобных случаях происходило зачатие: «пускай в самом начале акт соития вызывал у насилуемой женщины отвращение, под конец он пришелся ей по вкусу в силу ее плотской слабости»197. Иными словами, если женщина в результате изнасилования беременела, это означало, что в конечном итоге она все-таки получила удовольствие.

Презрительное отношение к страданиям и ужасу изнасилованных женщин восходит к общему представлению о человеке как о порочном, движимом низменными инстинктами создании, что и составляет отличительную особенность христианства в целом. И кроме того, это отношение подтверждает, что женщин считали более подверженными таким слабостям, чем мужчин. Приписываемое женщине «удовольствие» от секса позволяло как обернуть его против нее, чтобы устыдить после травмирующего для нее события, так и использовать этот довод для того, чтобы побудить любящих мужчин во время занятия сексом учитывать потребности их партнерш.